Нина Стиббе - Человек у руля

– Больше половины, – сказал он. – Разве вы не видите, что это проявление лени и оскорбительно для Иисуса? И все ради того, чтобы писать на несколько букв меньше.

Викарий не знал, когда это все началось, но предполагал, что такое написание пришло из Америки, – возможно, вместе с рок-н-роллом. Как бы то ни было, сокращение уже почти стало нормой. Он и сам получил две или три рождественские открытки с подписью Happy Xmas и очень опечалился, что люди, лично ему знакомые, так оскорбляют Христа.

– Потому что, давайте подумаем об этом, когда вы пишете X-mas , какое слово вы не пишете… а?

Он оглядел зал. Некоторые дети подняли руки, и викарий показал на мальчика по имени Дэниел.

– Так какое же слово мы не пишем, когда пишем X-mas ?

– Рождество? – спросил мальчик. И все захихикали.

– Христос, – сказал викарий. – Мы не пишем «Христос».

Викарий разглагольствовал со сцены о том, что так писать оскорбительно и свидетельствует о лени, а я слушала и злилась, ведь для многих из детей это был просто способ не налепить орфографических ошибок.

Например, моя подруга Мелоди обычно пишет без ошибок, но некоторые буквы просто пропускает, а Крошка Джек, который, по словам его учительницы, «не по годам грамотен», тоже иногда пропускает буквы. Ведь слово это употребляется лишь в свой сезон, и, следовательно, мы не практикуемся в его написании круглогодично, как с другими, несезонными, словами, вроде «проживание» или «гиппопотам».

И вот этот жалкий идиот викарий твердит, что писать Xmas оскорбительно для Иисуса. А по мне, так вовсе это никакое не оскорбление, а проявление здравого смысла, и странно, чего это викарий стонет об оскорблении Иисуса, а не рассказывает о чуде его рождения и тому подобном.

С того дня я пишу исключительно Xmas . Стараюсь никогда не писать это слово полностью. Я даже говорю Xmas . Не чтобы оскорбить Иисуса, а в память об этом жалком идиоте викарии.

Xmas Xmas Xmas .

И, честно говоря, в тому времени Xmas -Дед уже стал для меня более важной фигурой, чем Иисус. Это никак не было связано с написанием Рождества, и даже если бы я писала это слово как Christmas, Xmas -Дед все равно интересовал бы меня больше. Дело в том, что в ночь на Рождество 1968 года, когда родители еще были женаты и мы жили в городе, я услышала, как его сани заскрежетали на крыше нашего дома.

Меня разбудил глухой шум, с которым сани приземлились на крыше, и я услышала позвякивание бубенцов, раздававшееся, когда олени нетерпеливо мотали головами. Никакая радость с тех пор не могла сравниться с той, что я испытала, когда услышала, как громыхает черепица под его тяжелыми сапогами, пока он идет к дымоходу. Я не рассчитывала увидеть его, я даже не хотела увидеть его, уже одно то, что я его слышала, было самым настоящим волшебством. Сейчас я думаю, что если бы я услышала, что на мой дом или рядом с ним сошел Иисус, я бы тоже почувствовала восторг, но на наш дом приземлился не Иисус, а Xmas -Дед, а личные встречи производят сильное впечатление.

На следующее утро ( Xmas -утро 1968 года), сидя в родительской кровати под балдахином, я рассказала, что слышала сани Xmas -Деда.

– Ночью я слышала, как на нашу крышу приземлился Xmas -Дед, – сказала я, обращаясь в основном к маме.

– Ты вроде бы этому не особо рада, – сказала она.

– Я просто боюсь, что ничего лучше этого со мной не произойдет, – ответила я, – что лучшее уже случилось.

– Обещаю, что будут события и получше, – сказала мама.

– Но что может быть лучше? – спросила я.

И тут вошел наш биологический отец и опустил на кровать красно-белую коробку. И не успели мы начать ее распаковывать, как из коробки высунул голову щенок (это была Дебби), и я думаю, что ее появление должно было стать лучше Xmas -Деда, и отчасти так и было, а отчасти нет.

В тот год, когда мы впервые встречали Xmas в деревне, возникла спорная ситуация касательно того, кто будет представлять Xmas -Деда на ярмарке. В последние два года эту роль исполнял мистер Лонглейди, бухгалтер-пчеловод, сменивший на этом посту мистера Ломакса, кандидата от Либеральной партии, которого вывела из строя болезнь, из-за нее он не мог сидеть на стуле в зале церковных собраний достаточно продолжительное время, как того требовала роль. Но в этом году мистер Ломакс был готов снова вступить в должность, он согласовал свое возвращение с викарием и выговорил стул поудобнее.

Моей семье не хотелось идти на деревенскую Xmas -ярмарку и стоять в очереди, чтобы получить апельсин из рук кандидата от Либеральной партии, – отчасти потому, что он видел отрывок из маминой пьесы, а отчасти потому, что в нас еще были живы воспоминания о потрясающем вертепе в универмаге «Фенуик» в Лестере. На Xmas «Фенуик» превращался в сказку, витрины там оформляли распрекрасно, и повсюду звучала традиционная музыка. А пробираясь к Xmas -Деду, можно было понюхать одеколон и посмотреть на аккуратно сложенные шерстяные шарфы. Да и сам Xmas -Дед был настоящим, не то что кандидат от Либеральной партии, под бородой которого скрывалось больное горло.

Поэтому в результате семейного обсуждения мы приняли решение отправиться в «Фенуик», пусть ради этого нам придется проехать тридцать миль, долго стоять в очереди и, возможно, вытерпеть различные спонтанные выходки мамы.

На что мы не рассчитывали, так это на то, что мама заедет на улицу, где мы раньше жили, и припаркуется прямо напротив ворот в форме арки нашего прежнего дома. Но именно так она и поступила. И мы увидели елку на привычном месте в великолепном эркерном окне.

Мама заглушила двигатель, и, понимая, что мы здесь задержимся на какое-то время, я позволила себе посмотреть на крышу, где Xmas -Дед, видимо, припарковал свои сани, прямо над моей комнатой – моей бывшей комнатой, – три года назад. И, хотя это и было очень глупо, я попыталась снова пережить этот момент. Когда я только услышала сани Xmas -Деда, я установила для себя правило не вспоминать об этом событии слишком часто, чтобы чувство не притупилось, но в тот вечер, глядя вверх, я поняла, что чувство слишком притупилось.

– Помните, как вы здесь жили? – спросила мама, выдыхая дым сквозь ноздри.

Впервые в жизни мне захотелось ответить саркастически, но вместо этого я сказала «да, а ты?», и она все равно решила, что это саркастический ответ, и осуждающе на меня посмотрела.

– Давайте же зайдем к миссис Вандербас, – сказала сестра.

– И Миллуордам, – добавила я.

Но маме не хватило духу. Она была недостаточно счастлива, и они бы увидели, что сейчас она куда менее счастлива. Что сейчас она уже не та женщина, какой была, когда мы жили здесь в окружении приятных людей. Городских жителей, которые и сами все не без греха и не так сильно придираются к другим.