Полина Брейтер - Октава

Редакторы Ольга Дашкевич, Лариса Спиридонова

Художественный редактор Валерий Калныньш

Верстка Светлана Спиридонова

Корректор Елена Плёнкина

© Полина Брейтер, 2020

© «Время», 2020

Определить жанр книги Полины Брейтер сложно. Что это – лирическая проза? Поэзия? Эпистола? Мемуары? Философский трактат?.. А может быть, это вообще музыка? Определенно, в ней присутствует внутренний ритм, свойственный даже не столько поэзии, сколько музыке в ее симфоническом звучании. Сотканная из воспоминаний, писем, снов и цитат, она повествует о любви, о Боге – и об одном из самых древних и потаенных человеческих страхов, страхе смерти.

Пространство книги охватывает страны и города; переживания героини, получившей смертельный диагноз, временами удивительным образом пересекаются с идеями русского космизма, озвученными гениальным философом Н. Ф. Федоровым, и христианскими догмами, воплощенными в Новом Завете.

Умение героини летать – это не физическое свойство телесной оболочки, а состояние души, которого страх смерти способен ее лишить. И вот глава за главой, страница за страницей перед читателем разворачивается борьба за полет, сражение со смертью, даже не физической, но духовной, падения и взлеты страдающего существа, жаждущего любви и стремящегося летать. Ибо Бог есть любовь, и Бог есть полет. И все мертвые живы. И все живые бессмертны.

Говорят, страданиями душа растет. Героиня Полины Брейтер, шаг за шагом преодолевающая первобытный ужас живого существа перед бездной смерти, детский страх неизвестности и слабость болезни, ночные кошмары и чувство вины и потерь, доказывает этот постулат, начиная с первых страниц книги и заканчивая фразой: «Все хорошо, Господи. Все хорошо».

Эта книжка написана для тех моих сестер и братьев, которых я никогда не увижу и никогда не узнаю, потому что рассыпаны мы то ли в пространстве, то ли во времени. И все же я чувствую их родство и тихо шепчу им свое «ау» в тайной надежде, что хоть кто-то из них услышит его, как услышали те немногие близкие по духу, с которыми выпало мне счастье встретиться.

Я хотела бы выразить свою безграничную благодарность вдохновительнице и первому читателю «Октавы» Наталье Бернадской. Благодарю ее за постоянную заботу, за терпение и поддержку, за неизменную веру в меня, за чуткий слух к «четвертому измерению», за умение слышать несказ а нное. Без ее действенного дружеского участия не было бы этой книги.

Хочу также поблагодарить Марину Адамович и Татьяну Чернышеву, идеальных читателей этой повести, которые не понаслышке знают о мирах, сотканных из слов, о реальности слова и магических формах его влияния на мир.

Доктор ушел, а во мне продолжают звучать его подбадривающие слова о том, что еще ничего неизвестно; о том, что современная медицина способна на чудеса, хотя иногда не справляется с простым насморком; о том, что старое больное дерево может долго скрипеть, тогда как молодое и здоровое неожиданно падает… Он уже садится, наверное, в машину, а я все еще слышу его профессионально-утешительные фразы. Он уже едет к следующему больному, медленно забывая обо мне и переключаясь на того, следующего, а я все не отпускаю его, все пытаюсь услышать в его ласковом равнодушии только ласку, а равнодушие отбросить; все объясняю самой себе, что врач не может сочувствовать всем каждый рабочий день, каждую рабочую неделю, год, годы…

Лежу на правом боку и смотрю в зеркало возле кровати. Смотрю в него, а из него на меня смотрит женщина. Она тоже лежит, и глаза у нее печальные и вопрошающие. «Ты испугалась?» – спрашиваю я тихо. Она не отвечает, даже головой не покачала, только продолжает смотреть на меня так же печально и безотрывно. «Ты не бойся, – говорю я зазеркальной женщине, – это ведь с каждым когда-то случается. Сейчас моя очередь. Помнишь Машеньку, когда ей сказали? Она тоже испугалась тогда. Но не закричала, не заплакала, а вздрогнула и сказала: “Ну что ж, теперь осталось только умереть достойно”. Тогда была ее очередь. Теперь моя. У меня все будет, конечно, иначе…»

Зазеркальная женщина смотрит мне в глаза и молчит, а я смотрю в ее глаза. И так долго молча лежим мы, каждая в своем мире. О чем думает она? Я не знаю. А я о чем думаю?

До – ре – ми – фа – соль – ля – си.

Эти названия нот знакомы нам с детства.

А начинались они в XI веке. В небольшом городке в Тоскане, неподалеку от Флоренции, бенедиктинский монах Гвидо Аретинский (Гвидо д’Ареццо) (990–1050) обучал певчих исполнению церковных песнопений.

Гвидо и придумал названия нот, которыми мы пользуемся до сих пор. Это был акростих молитвы к Иоанну Крестителю:

В переводе с латыни: «Дай нам чистые уста, Святой Иоанн, чтобы мы могли всей силой своего голоса свидетельствовать о чудесах твоих деяний».

Гимн состоит из семи строк, а мелодия каждой строки все время начинается на тон выше по сравнению с предыдущей.

Название первой ноты октавы, Ut, в шестнадцатом веке заменили на Do (скорее всего, от латинского слова Dominus – Господь).

Название седьмой ступени – Си – тоже появилось позднее. Оно сложилось из начальных букв слов «Святой Иоанн», то есть из седьмой строки текста того же гимна.

Современная интерпретация названий нот выглядит так:

Do – Dominus – Господь;

Re – rerum – материя;

Mi – miraculum – чудо;

Fa – familias рlanetarium – семья планет, то есть Солнечная система;

Sol – solis – Солнце;

La – lactea via – Млечный Путь;

Si – siderae – небеса.

Нот семь, они образуют октаву. Следующая, восьмая нота, будет снова нота до, но уже на другой высоте [1] По материалам работы Ю. Н. Холопова, Р. Л. Поспеловой «Новации Гвидо Аретинского в музыкальной науке и практике». .