Array Коллектив авторов - Ковчег-Питер

Вокруг только лед.

Тики-тики-тики-тик.

Группа постепенно пустела. Детей забирали одного за другим. За окном темнело, в свете уличных фонарей дождь висел в воздухе водной пылью, только с края, как с носа размякшего пьяницы, время от времени капала, вспыхивая, вода. Алиса рисовала, сидя за столом, подбирая карандаши ярких цветов, желтый цвет, зеленый, красный, синий только что сломался. Алиса рисовала странный дом, он стоял в лесу, в окружении высоких сосен, темных внизу и разгорающихся ярко оранжевым выше. Солнечные лучи обрушивались на зеленые высокие кроны и, словно вода через решето, устремлялись дальше. Солнце скатывалось с красной жестяной крыши и зависало на водостоке. На окне сидела кошка. А в воздухе летали огромные комары. В доме кто-то жил. Алиса не знала кто. Но ей казалось, что это тот, кто приносит и дарит конфеты.

– А здесь еще песочница, а здесь стрижи, – подсказал кто-то, тыкнув пальцем, – здесь и здесь.

И Алиса старательно рисовала. Алиса слышала, как они вскрикивают высоко в небе.

– Мне пора, за мной пришли, – кто-то пожал ее руку и побежал, повис на длинной шее, восторженно стал сыпать разными вопросами в чьи-то большие уши.

– Ты придешь завтра? – крикнула вдогонку Алиса.

Еще один карандаш сломался. Цвета на рисунке поблекли. Дом в лесу поглотила тень.

Тики-тики-тики-тик.

Алиса в оцепенении сидела и ждала, глядя, как сквозь ее отражение на стекле застывает в темноте день. Этот день был одним из бесконечной череды дней. Он длился тысячу лет. Алиса росла. Медленно прокручивалось большое зубчатое колесо. Многоэтажки торчали его зубьями. Оно крутилось по линии горизонта. К нему крепилось колесико гораздо меньшего размера. Но именно оно приводило его в движение. Тики-тики-тики-тик. Алиса приложила ладонь к груди. Тики-тики-тики-тик. Да, здесь.

Воспитательница ходила туда-сюда и нетерпеливо двигала стулья и столы. Сгребала игрушки. То и дело, посматривая на часы, в раздражении бурча что-то себе под нос. Алиса смотрела на двор детского сада, ей казалось, что вот-вот на дорожке появится фигура ее мамы. Она помашет Алисе рукой, показывая, чтобы она бежала одеваться. Алиса сорвется с места, кинется к своему шкафчику, конечно же, наденет колготки шиворот-навыворот. Мама, смеясь и уже никуда не торопясь, станет переодевать ее, касаясь холодными с улицы руками ее ступней. Они попрощаются с уставшей и вялой воспитательницей и пойдут домой. Алиса будет забегать вперед и становиться на канализационные люки, а мама будет отгадывать, какая там буква, выдумывая из головы уж совершенно что-то невероятное. У подъезда они встретят соседа с коричневой собакой. Он будет уже спать. И опять придется ждать, пока он справится с магнитным ключом, они будут перешептываться, стараясь не шуметь, чтобы его нечаянно не разбудить. Собака лизнет Алисе руку. Алиса погладит ее по гладкой голове. Нос будет черным и мокрым, как этот вечер. Они зайдут в лифт. И день сомкнется сам на себе.

Тики-тики-тики-тик.

– Ты же говорил, что у тебя нет кошек, – она возмущенно вскинула нос, ее голову потянуло назад, и она чихнула.

Я, понимая, что все рушится, изображал на лице недоумение, но этот гаденыш вылез и оглушительно урчал мне в ухо.

– Это не кошка, это кот, – попытался оправдаться я.

– Да какая разница, – она пятилась к двери, – сейчас мне все лицо раздует, передавит горло, и я сдохну здесь.

– Мне очень жаль.

Мне и правда было жаль. Вика мне нравилась. Мы уже несколько раз вместе возвращались со школы. И сегодня я пригласил ее в гости. Она жила в соседнем дворе. Слушала меня и смеялась моим шуткам. И мне даже вдруг показалось, что она примет все мои странности, и мы сможем быть вместе. Но на это я только горько хмыкнул. Я знал, что этому не бывать. Никогда.

Вика ушла, но я все стоял в прихожей и в оцепенении смотрел на закрытую дверь.

Марцелас мурчал все настойчивее. Этот негодяй опять хотел есть. Понуро я поплелся на кухню и достал из холодильника кошачьи консервы. Родители уже давно смирились. Покупали их исправно. Но мне это дорогого стоило.

Марцелас стал меня покусывать. Я все пытался его хоть как-то урезонить. Но слова не помогали. Все это было бесполезно. Если он хочет есть, то меня вконец измучает, но своего добьется.

Я поставил на стол его тарелку. Открыл банку и вывалил все ее содержимое. Это было желе с говядиной и печенью. Сам я печенку терпеть не мог. Меня всего даже от одного запаха выворачивало. Но Марцелас ее обожал.

Кота уже трясло от нетерпения.

Тоскливо вздохнув, думая о Вике, я сел за стол и начал с урчанием есть.

Родители водили меня от одного специалиста к другому. Воспринимали меня по-разному. Кто-то прописывал мне таблетки, кто-то советовал лечить меня током. Другие рекомендовали, пока я совсем не слетел с катушек, пристроить меня в больницу. Родители упрямились или же не могли выбрать из множества вариантов наиболее для них приемлемый.

Это могло бы продолжаться вечно, но попалась одна усталая врачиха. Взяв меня за подбородок, она попросила открыть рот и заглянула внутрь:

– Кот там?

Я утвердительно замычал.

– Большой? – спросила с сомнением и в следующее мгновение хмуро продолжила: – Хм. А да, вижу.

Потом она долго разговаривала с родителями, а я сидел в коридоре снаружи, играя с котом. Родители вышли от нее измученные, но успокоенные. И взглянули на меня со слабой надеждой.

Накормив кота, я вернулся в коридор за портфелем. Без настроения потащил его в комнату. Сел за стол и вытащил математику. Но Марцеласу было все не успокоиться, он то игрался со стеркой, то ловил кончик карандаша. Не в силах бороться с ним, я смотрел в окно на двор. Там, казалось, никого не было. Каменная скучная коробка. Асфальт. Канализационные люки. И что-то неясное в дальнем углу. Саня Сапог. Так и есть. Нос перебит, от этого и кличка. Жестокий и дикий переросток. Опять ловит голубей. Ставит пустой ящик из овощного ларька на палку, тянет от нее веревку. Только вот незадача, голубей в этом дворе уже нет. Всех перебил.

Сапога замечает Марцелас. Он смотрит на него пристально. Я чувствую, как нервно подрагивает его хвост. Быть может, он даже ничего и не помнит. Слишком он был мал тогда. Хотя я так не думаю. Будь Сапог размером с мышь, судьба бы его была предрешена, но даже и так, я слышал, что кошки во сне крадут дыхание, и люди уже не просыпаются никогда.

Мне было пять лет. Я боялся Сапога. Он чувствовал это. Огромный, вездесущий. Он мог вдруг появиться из-под земли, ударить кулаком под дых и, завороженно усмехаясь, смотреть, как я корчусь. Двор был наполнен постоянной угрозой. От него было не убежать и не спрятаться. Как только он появлялся, я застывал, не в силах пошевелиться, и уже словно со стороны наблюдал за тем, что должно было произойти дальше.