Олег Ждан-Пушкин - Оазис

Но скоро случилась беда.

Отъезд в теплые края Андрей Соловей назначил на время отлета либо ласточек-береговушек, либо диких гусей и уток. Разница во времени их отлета примерно месяц, а это немаловажно. Будет холодная осень, – говорил, – отправимся с ласточками, теплая – погодим. Ну и, конечно, срок зависел от заработков. Будут деньги – полетим, не соберем – задержимся. Сумму, необходимую для дальнейшего путешествия, Андрей определил в десять тысяч рублей – не слишком крупную по тем временам и деньгам, но ее должно было хватить на дорогу, одежду и первые месяцы на новом месте.

Все складывалось удачно: осень выдалась сухая и теплая и деньги все плотней наполняли мешочек.

Последняя работа, за которую Андрей взялся перед отъездом, была праздничная, красивая, даже звонкая – крыть жестью крышу. И все было хорошо. Во-первых, работа знакомая – занимался ею пару раз еще до войны, во-вторых, напарник, Никита Левый, душа-человек, в-третьих, хозяин дома, инвалид войны, прыгал вокруг с веселым лицом, в-четвертых… Все было как надо.

Собственно, можно было уже выбираться, и если бы не подвернулась эта работа, которую знал и умел не хуже других, они бы… Но когда еще попадется такая? Добыть жесть в то время было трудно, хозяин дома – полный кавалер Славы, только потому и добыл.

Ну и лишние три-четыре сотни никому еще не оборвали карман.

Гром подняли с Никитой Левым на крыше на весь город. Люди приходили завидовать и любоваться. Жесть была не простая – оцинкованная, то есть вообще сказочная – сверкающая на солнце, вечная, не требующая ни олифы, ни краски.

– Ой, хлопцы, не спешите! – весело волновался хозяин. От грома молотков и колотушек ему казалось, что те стараются, гонят.

– Не трусь, дорогая, прорвемся! – орал Никита и, пугая оскалом желтых зубов, лупил из всей силы колотушкой.

Не понимал хозяин, что гнали не потому, что спешили, а потому, что получалось, работалось, а когда получается, то скорость качеству не во вред, наоборот, на пользу.

– Бутылку ставлю – не торопитесь!

– От бутылки не отвертишься.

– Две!

Смеялись все вместе. Нежадный попался человек, приятно было иметь с ним дело.

– Надоело, хлопцы, во время дождя с тазиком по дому бегать, – рассказывал за ужином. – То там потечет, то там польется… Помню, пришел с фронта, из госпиталя, только пристроился было женку погладить – как плеснет сверху… Цурком! Чуть инвалидом и по этой части не сделался! И чтоб подтвердить драматичность ситуации, а заодно похвастать, залепил широкой ладонью по роскошной заднице хозяйки.

– Ну ты, конь! – яростно взмахнула рукой, огрызнулась весело.

Оценили. Баба!

Хорошо было сидеть за столом.

И наконец последний раз ударили молотком.

– Принимай работу, хозяин.

Залез со своим костылем на чердак, прыгал-прыгал – ни одной щелки не нашел.

Принесли несколько ведер воды, вылили на крышу – ни одного потека изнутри.

– Все, – сказал хозяин. – Гуляем!

– Подожди, – сказал Андрей. – Теперь ты с хозяйкой помоги мне. Уезжаю я на днях. Хочу хлопцев угостить на прощанье. Вот от меня деньги – разреши пригласить к тебе.

– Хоть батальон, – ответил хозяин.

Пришли Адам, Максим, Рубидон с женой. Рубидон принес гармошку, Максим бубен. Ну, а талант Адама был всегда при нем.

Гуляли полдня и вечер, а когда водки не хватило, пошли к Изе Либанову, подняли с постели, купили еще несколько бутылок. Либанов лишних денег за водку не брал, но поскольку поднимали частенько, а характер имел слабый – держал дома бутылки две-три, чтобы среди ночи не плестись в ларек.

И еще гуляли полночи.

Переговорили обо всем, что было, и обо всем, что будет. Что деньги скоро поменяются и нет никакого смысла их копить. Что Черчилль оказался сукин сын. Что атомная бомба будет и у нас, а может, и уже есть. Что жизнь ожидается хорошая, надо только продержаться года два-три.

Малец Андрея смирно и терпеливо дожидался конца праздника, клевал носом. Хозяйка несколько раз предлагала уложить его в постель, но тот отрицательно вертел головой.

– Скажи напоследок, откуда у тебя этот пацан?

– Не знаешь, откуда дети берутся?

– Ну, а куда поедешь?

– О-о… Есть местечко.

– Оставался бы здесь. Чем тебе плохо? Девку найдем с домом. Целку!

– Одну вы уже нашли.

– А я видел Юзефу на днях. Кается! Из-за тебя, пьянтоса, говорит, хорошего человека обидела. Может, заглянем?

– Нет, хлопцы. Есть у меня в теплых краях одна… птичка.

– Может, мамка его? – кивнул Рубидон на Тишка.

– Может, и мамка.

Посмеивался.

– Нет, не пойму я тебя, – сказал Рубидон. – Думаешь, там сало с салом едят?.. Максим, расскажи ему, как на юг ездил!

Однако Максим только поскучнел он такого напоминания и не захотел рассказать.

Дело в том, что он действительно ездил на «юг».

Вернувшись после войны домой, Максим, Рубидон и Адам очень быстро нашли друг друга. Адам работал водовозом при горсовете – возил в старой бочке, на старой лошадке воду из Кагального колодца для разных контор; Рубидон устроился сторожем, а Максим сапожничал на дому – и все считали, что обделены городским начальством, судьбой, а так же настоящей женской лаской.

Городское начальство, не глядя на их явные солдатские заслуги, не нашло приличной работы, женщины… Какая ласка?! Поедом едят за каждый червонец, брошенный на дружеский стол, словно смысл жизни в деньгах, в сытом брюхе, а не в товариществе, не в мужском солдатском союзе. По их, женщин, мнению, раз война кончилась, то и говорить о ней нечего, а надо брать топоры, лопаты и пахать, пахать… Словно можно забыть первый бой и последний, первое ранение и последнее, все, что было между ними, всех фронтовых друзей!.. Да и вообще покажите того мужчину, который в субботу скажет, а в воскресенье подтвердит, что – вот она, моя женщина, самая лучшая, самая красивая и ласковая, другой не надо… Не покажете.

Однажды, разругавшись вдрызг со своими сужеными, они решили, что достойны лучшей участи, лучшей земли и неба и, конечно же, лучших жен. Было это вскоре после войны.

Тайная вечеря происходила у Либанова, который опять налил по граненому стаканчику в долг. Хватит, решили единодушно. Помучались, натерпелись. Чаша переполнилась. Пусть попробуют жить без них. Отправятся сегодня же, сейчас же – куда-нибудь на Украину, там хлеб белый, девки, как булки, мягкие, или вообще – на юг, к морю. «Я и досвиданькаться не пойду!» – заявил Максим. «Мне бы только орден забрать», – сказал Адам. «Устроюсь, сразу вышлю ей тысячу рублей, а обратный адрес не дам!» – мечтал Рубидон.

Ничего, что на дворе вечер. Ничего, что до Ходос – ближайшей железнодорожной станции – двадцать километров. Им, фронтовикам, не привыкать. К утру доберутся до станции и – ту-ту!.. «Дай, Изя, еще сто грамм!..» – «Ой, хлопцы, – ответил Либанов. – Что вы придумали? Кто вам утром похмелиться даст?» – «Ты, Изя! – ответили. – Мы тебя берем с собой! Ты – наш человек». – «О-о! – запел от неожиданности Либанов. – У-у!.. Так хочется поглядеть мир. Я никогда не был на Украине… Только вы не знаете мою Цилю. Она пойдет за мной на край света! Найдет и прибьет…»