Вера Скоробогатова - На пути в Иерусалим

– Давняя женская стратегия! – со знанием дела заявила Штэфи. Ее лицо приняло надменное выражение и сделалось некрасивым, грубым. – Мужчины свято верят в свои силы и способности. Потому, не задумываясь, западают на женское наслаждение! На самом деле мы устроены более сложно. Надо хорошо знать и чувствовать женщину, чтобы доставить ей настоящее, полное удовольствие. А ты, – с твоими топорными представлениями об интиме, – не в состоянии этого сделать.

– Зачем тогда связываться со мной? – рассердился Друвис, униженный, опустошенный ее откровением.

– Потому, что другие ничем не лучше, – злорадно улыбаясь, добила Штэфи. – А ты хотя бы красив, и имеешь хорошие данные. Тебя можно натренировать, как потребуется… Ведь женщинам нужны мужчины, несмотря на то, что вы все бестолковые.

Друвис прочно уверовал в то, что любимая Анна бесстыдно притворяется в святом для него деле, ради господства над ним.

«Штэфи бывалая метёлка, и знает, что говорит!» – думал он, считая Аню оскорбляющей его достоинство. Та не нашла способа доказать свою невиновность.

– Ну почему, – закричала она, – ты не допускаешь, что женщина может сходить по тебе с ума и взрываться от одного твоего поцелуя?!

– Не допускаю, а с тобой – тем более, – огрызнулся он. – Ты молода и красива, а такие всегда и во всем обманывают!

– Ты, вроде, умный и взрослый, но почему такой безголовый? – Аня обняла его, глотая слезы.

Он схватил ее за ноги, закинул себе на плечи и навалился всем телом, входя в ее лоно. Огромный фаллос давил в самую чувствительную глубину. В этом положении Друвис вызывал у нее мгновенный экстаз, и, если не менял позу, приводил ее в дикое неистовство и она теряла сознание.

Анчутка заранее вырывалась и просила пощады.

– Что ты кричишь? – вновь недоверчиво спрашивал Друвис, но Аня лишь просила прекратить невыносимо-сладкую муку. Было невозможно унять исступленную дрожь, совладать с судорогами экстаза. Ее ноги сами собой били пришельца по голове, спине и плечам. Он крепко держал их, и продолжал испытание, мстительно шепча: «Вот тебе, вот тебе.» – «Отпусти», – молила она. – «Зачем?!» – «Ты же знаешь: слишком острые ощущения!» – «Это хорошо. Не отпущу».

Когда действо перешло в непрерывный крик и отчаянную борьбу, Друвис оставил свои сомнения, решив: «Уж теперь у нее «точно получилось» – хотя бы разок!» – И отпустил, нежно целуя. Аня провалилась в глубокое забытьё.

Через несколько часов она обнаружила себя с затекшими руками и открытым ртом, лежащей головой на животе Друвиса. Он не шевелился, с печалью глядел на нее, оберегая фантастический сон. Первый раз за два месяца Аннушка выспалась! Она плохо спала без Друвиса, объясняя бессонницу рабочими стрессами. Но причиной было лишь отсутствие «латышского папы». Он вернулся и восстановил порядок в душе, будто дуновением волшебного ветерка. Размолвка не вызывала сомнений в его любви, и не казалась ей катастрофой.

Заметив, что Анчутка открыла глаза, Друвис сказал, как ни в чем не бывало:

– В Бохуме работал русский канал. И в каком-то глупом фильме я увидел наш с тобой лесной пансионат. В нем проходили съемки. И знаешь, сердце сжалось, замерло, как будто я что-то родное увидел. Из-за тех мест, где мы познакомились, я, как заколдованный, смотрел неинтересное кино до конца.

Вновь налетевшим летом Аня сделала шенгенскую визу, чтобы отправиться к Друвису в Ригу. Но тот приехал к ней первым, предложив побывать на музыкальном фестивале в Турку. Вид он имел торжественный и таинственный. Аннушка спешно собрала нарядные платья, турне обещало быть незабываемым. Она воображала, что скоро станет Анной Абелкалене…

Путь в бывшую финскую столицу лежал через городок Порвоо.

Аня и Друвис бродили, обнявшись, по старинным извилистым переулкам городка и наткнулись на деревянный резной особняк с английской надписью «Улиточный ресторан». Внутри виднелись темные витые лестницы и старинный черный комод. Толстые деревянные половицы выкрашены в желтый цвет. На стенах золотились обои в мелкий цветочек. «Латышский папа» не сорил деньгами, но иногда любил погулять красиво.

– Я никогда не ел улиток, а ты? – подмигнул он.

Путники уселись на террасе за круглый стол, покрытый белой скатертью. Рядом вздымались раскрашенные скульптуры куропаток.

– Я смотрю, финны любят простой провинциальный быт, – заметила Аня. – Он похож на русский, но фантастично стерилен.

– Финны создают иллюзию, будто жизнь не проходит мимо, – задумчиво добавил пришелец. – Мол, вкусно поешь, и знай: ты прожил день не зря!

Из кухни доносились чарующие запахи. В ожидании блюд Друвис предложил выпить. Официант налил красное вино в высокие бокалы тонкого хрусталя. Анна разволновалась и замерла в предвкушении патетичного предложения выйти замуж. Но оно не звучало. Непьющий Друвис быстро захмелел и произнес неожиданный тост:

– За тебя, озерная фея. Чтобы со мной и без меня ты выглядела на все «сто», и всегда была весела.

Анчутка насторожилась. Ей казалось, что понятие «на все сто» включает в себя крайнюю худобу. Комплекция Ани её не предполагала. В день знакомства с «латышским папой» Анчутка весила почти сто килограммов, что для роста метр восемьдесят было не очень много, как ей казалось тогда. Анино высокое, упругое тело с точеным станом и бархатистой кожей восхищало даже ее саму. Позднее, пытаясь достичь журнального идеала, Аннушка после трапез вызывала у себя рвоту или неделями сидела на фруктах. Она становилась бледной и еле двигалась, не хватало сил пройти одну остановку или подняться по лестнице. Результат, однако, был все равно не тот, широкие бедра делались костлявыми, но оставались широкими. Лето первой настоящей любви Анчутки стало пиком расцвета ее красоты, и оставило в сердце Друвиса нестираемый след. Говоря «на все сто», он воскрешал в памяти день Ивана Купала и образ обнаженной озерной нимфы, считая его совершенством. Стройная, но аппетитно округлая, она с первого взгляда свела его с ума. Не зная об этом, Аня задумалась теперь: «Друвис влюбился в меня естественную. Так зачем он сравнивает меня с кем-то? Может быть, я у него не одна?» Еще больнее кольнули Аннушку слова «без меня»: «К чему было ехать в Финляндию, идти в дорогой ресторан, и говорить гадости? Я думала, ты желаешь навеки скрепить наш союз!» Вино на голодный желудок вызвало поток странных домыслов. А Друвиса толкнуло к неожиданным откровениям:

– Я хотел подольше побыть вместе, прокатиться с тобой в другую страну, – проникновенно вымолвил он.

– Ты мне изменяешь, да? – спросила она напрямую.

Послышался пьяный смех.

– Эх, Аня, Аня. Всю жизнь я мотаюсь по разным городам и весям, потому что в Латвии нет работы. И у меня всегда было много женщин. В каждой стране, в каждом городе, потому что все вы изменщицы, явные или скрытые! Ты хочешь верности, вот балда! Но я никогда не мог тебе обещать её. Кстати, пару раз я соврал, и вместо Бохума летал в Якутск. Но всё это – ерунда. Я очень сильно и очень долго любил тебя, фея. Ради тебя я нарушил табу на постоянные отношения. С тобой одной я был в жизни счастлив. Только хватит уже безумства! Я не желаю взваливать на твои плечи бремя болезни, которая скоро подкосит меня. Не желаю каждый день проверять, честна ли ты со мной. Не желаю слушать твою желторотую ложь про вечную любовь и лебединую верность, когда тебя покинут иллюзии. Через неделю я снова лечу в Якутск, и не жди меня больше! Я не вернусь.