Роман Зудин - Чудо

Другая комната была детской игровой. Раньше туда можно было войти, споткнуться и заблудиться среди одних только игрушек, но стоило ребятам подрасти, игрушки исчезли, но появилось два письменных стола с настольными лампами и большая железная дорога, что тянулась вдоль стен, поднималась по росту мальчиков и снова опускалась до пола, делая три больших красивых круга, вдоль всей комнаты.

Ребята любили играть с поездом, посылая друг другу записки. Их рабочие места во избежание баловства и излишнего отвлечения располагались «лицом» к стене и «спиной» друг к другу. Поворачиваться всё время устанешь, да и надоест это быстро, к тому же и школьных заданий хватает, а вот черкнуть записку, положить машинисту в кабину и запустить вагон вдоль окна к брату – это дело они любили больше всего.

Писали разное:

«Чего молчишь?»

«А о чём с тобой говорить?..»

«У меня задание тяжёлое…»

«А у меня не очень. Завидуй, нытик!»

«Чтоб я тебя ещё раз послушал! Да в жизни не будет…»

«Посмотрим, посмотрим. Болтать горазд да жаловаться, а как смотришь в глаза, так сразу отводишь. Ты просто трус, братец!»

Это могло продолжаться бесконечно. Родители знали. Находили кучу скомканных листочков в мусорном ведре. Мать всегда качала головой и каждый раз обещала уменьшить их бумажные расходы. А отец, наоборот, заступался. Он прочитал все до единой записки и видел в них не только безделье, но и общение.

Да, не по делу, больше чтобы подразнить и рассердить друг друга, но там была и солидарность, почти незаметное, но утешение, братское «похлопывание по плечу», любовь, облечённая в чересчур агрессивную форму, и диалог, что они не хотели вести, глядя друг на друга, но могли написать на бумаге…

Ещё в этой комнате было большое окно во всю стену. Оно смотрело вдаль и не видело окружающего города. Единственный дом на всей улице, что стоял боком и, в отличие от собратьев, вёл нескончаемую беседу не только с соседями, но и засматривался назад, туда, где не было шума и гама, где осенью, когда листва благополучно облетала, становилось видно рыжие низины, что крепили между собой крупные швы из деревьев и кустарников, и где закаты были особенно хороши.

Иногда у дома были мысли о том, чтобы уйти. Однажды проснуться поутру, понять, что всё надоело, поднатужиться, подняться и тихо-тихо, осторожно, бочком уйти. В те самые низины, где нет никого. А чтобы не нашли, спрятаться среди деревьев, стать тенью и травой и просто жить дальше, пока верная рука времени не настигнет и не разрушит, что обычно делает со всеми.

Когда закат укрывал землю своим полотнищем, мальчики садились в первых рядах. И если они не гуляли до позднего часа, то точно были в своей детской, сидели рядышком на полу и щурились на чересчур яркую красноту, наслаждаясь теплом и радуясь. Очень редко, но их можно было застать там же и утром, когда, заспанные, они больше дремали, чем действительно желали видеть восход. Тогда кто-то тащил из постели другого, и наоборот. Но как только дрёма проходила, четыре больших глаза были честны и видели любимое, а не делали так, потому что привыкли. И вот тогда они становились ближе, чем братья, тогда в них угадывалась родная кровь.

Андре почти ворвался в спальню. Его брат сидел в самом углу. Стэн подобрал ноги к подбородку, обхватил руками и задумчиво следил за листвой, что вяло шевелилась за окном.

– Убить бы тебя за это, – сердито бросил Андре.

Ему так хотелось ударить назойливого мальчишку.

– Как думаешь, мы нужны им?

– О чём ты?

– Маме с папой? Они говорили так, будто мы им очень мешаем. Отец – и тот был сердит, а мама как-то странно говорила. Ей было не всё равно, но она словно в сторону хотела отложить весь разговор.

– Эй, разговор нельзя вот так просто отложить, словно вещь. В коробку его не закроешь.

– Я знаю, не глупый, – Стэн сердито обернулся, – и я бы не стал просто так тебе жаловаться. К тому же ты давно перестал меня слушать… Я о другом говорю. Родители что-то скрывают.

– Взрослые постоянно так поступают. На то они и взрослые. В их мире столько всего происходит, что говорить обо всём было бы странно. Но это их дела. Пусть и решают их сами. Нам-то что?..

– Ты вот вроде и старше меня на полчаса, а совсем не видишь перед собой часов. Речь-то о нас.

Андре призадумался.

– Не может такого быть. Случись какая проблема, нас бы уже отчитали, наказали, заставили бы отрабатывать. Ведь сам подумай: если мы что-то натворили, разве они советуются по нескольку дней? Да нет, сразу и получали по первое число. Что мы, не пуганые, что ли? Стэн, скажи?..

– Не знаю я… Только странно мне очень и тревожно.

Андре махнул на него рукой и ушёл в детскую.

Не прошло и часа, как родители позвали их, поднялись наверх, и они с Гердой устроились на стульях.

– Разговор будет серьёзный.

– Ну вот, попали, – пробормотал младший.

– Вы ни в чём не виноваты, – заверила их мать.

– Да, речь не о вас… Она больше о недавнем прошлом. И… вы должны будете понять нас. Это будет непросто.

Братья неуверенно встали перед ними.

– Сядьте, сейчас лучше присесть, – невесело улыбнулась Герда.

Мальчики сели на пол.

– Итак, – потёр колени Генри, – речь пойдёт о нашей семье.

Стэн мельком взглянул на Андре:

«Что я говорил!»

– Вы оба знаете нашу историю, историю нашей семьи. Семья Девайвов и семья Якулотов. Наша славная память, удивительное прошлое, что мы никогда не забудем.

Герда странно посмотрела на своего мужа и покачала головой.

– Что? Разве я не прав? Мы чтим это время, помним все наши девизы. Но мы не можем не признать, что мы живём здесь и сейчас, а прошлое – оно… в прошлом. Иногда оно напоминает о себе. Не так, конечно, как наша любимая мама вспоминает стихи, что стали основой для чести и жизни семьи её деда, но налетает как птица, внезапно и иногда страшно и горланит: «А вот и я!»

Это всегда внезапно и обезоруживает… И, скажу вам откровенно, мальчики, наше прошлое настигло нас буквально… Не прошло и десяти лет, как… Оно очень сложно и понять его будет трудно.

Мужчина с трудом подбирал слова. Дети чувствовали, что отцу очень трудно, но не понимали, как помочь.

– Вы появились на свет в пещере, – попыталась помочь супругу Герда.

Она дотронулась до его руки.

– Спасибо, – улыбнулся он.

Еле заметным движением он сжал её ладонь.

– Мы знаем место нашего рождения, – начал было Андре, – мы всю нашу историю знаем.

– Вы не знаете только одного, – Генри понизил голос. – Вы родились в пещере, и было вас трое.

– Конечно, трое. Я и Андре. Только… не трое, пап, а двое.

– Нет, – снова покачала головой Герда, – именно что трое. Тройняшки. Каждый с разницей в полчаса. Первый был Андре, второй – Стэн, а третьего брата мы так и не успели назвать.