Надежда Волкова - Ива-иволга

под Ташкентом – явление особенное. Не только сообщество, это образ жизни с прочно сложившимися устоями, смешение рас и культур, и всё мирно и дружелюбно. Отдельными улочками тянулся частный сектор. На земле, в основном, узбеки и казахи, остальных понемногу. Новенькие двухэтажки отстроил местный завод. Трудолюбивые руки быстро разбили вокруг них палисадники, насажали деревья, виноград. Фруктово-цветочный оазис за чертой города. В этих домах селились татары, башкиры, корейцы и русские, их было большинство. Шальные ветра за столетие нанесли в Среднюю Азию этнических русаков с разных концов страны. Началось с присоединения Туркестанского округа к Российской империи, следующая волна осела после революции и борьбы с басмачами. Потом война, Узбекистан крупнейший центр эвакуации, принял миллионы людей. Ташкент – город хлебный, так и оставались под знойным солнцем в тени чинар и тополей, в голодное лихолетье на одном только винограде да кислом молоке можно выжить. И ещё один большой наплыв – Ташкентское землетрясение 1966 года. Восстанавливать узбекскую столицу стекались добровольцы со всех союзных республик. Пленённые богатым и щедрым краем, вживались в него и никогда не делились на национальности.

А трясло частенько и порядок действий при первых толчках знали все – бегом на улицу. Не успел – вставай под косяк. Как правило, матушка-земля напоминала о своём могуществе либо поздно вечером, либо ночью. В чём застала подземная буря, в том и выскакивали, детей впереди себя выталкивали. Женщины в длинных ночнушках, мужчины в чёрных или синих семейных трусах и майках. Зимой если успевали что-то набросить на плечи – хорошо, нет – значит, нет. Ребятня землетрясений не очень-то и боялась, даже что-то забавное в них находили. Оглянешься вокруг, а вдоль улицы впотьмах голый народ стоит, ёжится. Соседи, одноклассники, друзья, мелюзга на руках и все жить хотят.

Вот и в тот раз тряхануло в декабре, холодно уже. По телевизору «Зита и Гита» шла. Ленка фильм видела раньше в кинотеатре и легла спать пораньше. Неожиданно кровать испуганно вздрогнула, Ленка спросонок не поняла ничего. Слышала, как задребезжал хрусталь в серванте, заунывно запели оконные стёкла, вплетаясь в непонятный гул. Отцовская рука рывком стянула одело, выдернула дочь из постели и следом команда:

– Бегом!

Что есть силы рванула вместе с сестрёнкой и матерью. Скатывались по лестнице со второго этажа, теряя тапки и подбирая их на ходу, с глухим топотом вылетали соседи. Дом колыхался, ступеньки под ногами вибрировали, спасительная дверь из подъезда нараспашку, кто-то подпёр её кирпичом. Меньше чем за минуту выбежали. Народ толпился за линией молодых дубков подальше от стен. Тётя Надя одной рукой держала болоньевую куртку, другой маленькую Маринку. Лёнчик крутился рядом в трусах и футболке, ботинки на босу ногу. Увидел Ленку, кинулся к ней:

– Ништяк, да? Во, долбануло!

– Ага, только уснула. А Серый где?

– Там, – Лёнчик махнул в сторону соседнего подъезда. – Отец не выпускает.

– Лёнь, иди сюда, погрейся, – позвала мать. Она накрыла Маринку курткой, сама зябко потирала полные руки.

– Не, не холодно, – отозвался сын и Ленке: – Чё я, маленький, что ли?

– Ну, да.

Ленкин отец накинул на своё семейство одеяло в пододеяльнике, сюда же юркнула тётя Надя. Согрелись. Ноги только мёрзнут, а так ничего. Вездесущий Лёнчик курсировал вдоль дома, приносил сводку как проходит ночное стояние. В первом подъезде на всех один платок пуховый и пальто женское, взрослые сгрудились, детей в серёдку, так и пережидают. В последнем получше: пара одеял, но двое человек босиком, переминаются с ноги на ногу. Лёнчик сгонял в бассейн, оттуда притащил соседям старый картон, с лета валялся. Всё не на голой земле стоять. Рядом Серёгин подъезд, жильцы в норме, обуты и почти согреты.

– Отец Серого из рук не выпускает, а мать к нему прилипла, – хмыкнул Лёнчик. Буква «р» перекатилась мягко, как ириска, которые он обожал. И у него и у Серого карманы вечно набиты «Золотым ключиком».

– Что тут смешного? – осадила его тёть Надя. – Ну-ка, иди сюда!

– Да не замёрз я.

Лёнчик опять скрылся в темноте. Ленка куталась в тёплые материны руки, обнимала перед собой сестрёнку и переживала: а Саня-то выскочил? Младших у него двое. Родители успели, наверное. По лестнице бежать не надо, шагнул с крыльца во двор и всё. Может, Лёньку отправить, посмотреть? Но тому и говорить не надо, уже слетал и прибыл с докладом в огромной фуфайке:

– Саня на топчане сидят, пахан из сарая старые курпачи 6 6 Курпача – тонкий ватный матрас. вытащил. Вот, сюда одну передали.

– Видел, что ль?

– А то! Тёть Люся и меня хотела утолочь, а я чё, своих брошу?

В жизни не бросит, и даже в голову не придёт. Ещё и помогать всем будет. Лёнчик смылся, потащил курпачу в первый подъезд, а Ленка успокоилась, угрелась и задремала.

Минут через сорок с опаской втянулись по квартирам. Ленка завалилась на кровать и уже не чувствовала, как мама накрыла чистым одеялом и подоткнула его со всех сторон.

Так и жила махалля, общими радостями и общими бедами.

На следующий день в школе только и разговору было о землетрясении. В школьном спортзале трещина по стене пошла, побежали смотреть, а тут и тряхануло опять. Не сильно, но учителя испугались и всех отпустили. Шли домой, волокли за собой портфели и мелюзгу, а Серый вроде как оправдывался в стоянии подмышкой у родителя:

– Да, отец, блин! С ним поспоришь, что ли?

Слаженно согласились в три голоса – да, конечно! Какой дурак будет с дядь Петей связываться? Себе дороже. Он шишка какая-то на заводе, руководящая и направляющая. Иной раз Серёгу так направит на неделю под арест в воспитательных целях, тот месяц потом ходит как шёлковый, никуда не влезает, только косится да отказывается.

А Лёнчик набегался раздетый и заболел. Ничего особенного, простуда да ангина. Но болеть ему так понравилось, что он проканителился месяц. Педиатры тогда по домам не ходили, лечили не антибиотиками, а народными средствами – молоко с маслом и мёдом, водочный компресс на горло, аспирин.

Он филонил, валялся на диване, трескал всё подряд. Перед приходом матери с работы рассасывал кусочек рафинада с йодом и окунал градусник в кружку с горячим чаем. Первый раз неудачно и нагнал сорок два. Мать с перепугу побежала через дом к заводской медсестре, она и всадила Лёньке укол. Тот поумнел и стал проверять воду на палец, сам потом рассказывал. Застукал его отец. Из рейса приехал на день раньше, а сын спит с открытым ртом. Рядом кружка с остывающим чаем, в ней градусник торчит. Выписали ему предки по полной и вытолкали в школу. Он от безделья потолстел, команда его тут же окрестила Круглым. Лёнчик хмыкал, но не сопротивлялся. Лишний вес улетучился быстро, а прозвище приклеилось намертво. Да, ещё улыбаться стал на одну сторону. Пересмотрел «Место встречи изменить нельзя» и стащил улыбку у Жеглова, так же как и манеру разговора – мир принадлежит мне, он будет слушать то, что я скажу.

Читать дальше