Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах. Том 6

© Юз Алешковский, 2020

ISBN 978-5-0051-6763-7 (т. 6)

ISBN 978-5-0051-6762-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Прочитал сыну Вите по телефону абзац из Алешковского. Слышу – смеётся. Так, что нужно немного подождать, чтобы наш с ним разговор продолжить. Вите 40 лет. Телевизор не смотрит. Слушает «металлику». На «ты» с компьютером. Гаджеты. Интернет. В общем – новое поколение. Отсмеялся: – Папа, а откуда это, где можно полностью прочитать?

Не всё новое поколение выбирает «пепси». Новому поколению интересен Юз Алешковский, которому сейчас 86 лет. Его продолжают читать. Его поют. И не только «Окурочек», не только «Николая Николаевича», которые принесли ему всенародную известность ещё в прошлом веке. Сочинения Юза Алешковского – песни, романы, рассказы, крылатые фразы и выражения множатся в сетях Интернета и растекаются по самым современным электронным читающим устройствам.

Это и свидетельство мастерства писателя и оценка нас, читателей. Уровня нашего интеллекта. Если читаем Алешковского, если ПОНИМАЕМ его, если нам хочется, пробираясь через заслоны вирусов, разыскивать в Интернете его новые произведения – значит и мы на уровне. Потому что мир Юза Алешковского средненькому читателю не то, что недоступен, он ему – не заметен. Его будто бы и все знают, но, как будто до определённой черты. – А, – говорят, – это тот, который блатные песни пишет?.. И тут для них Алешковский заканчивается. Потому что Алешковский-поэт, Алешковский-мыслитель, Алешковский – мастер живого великорусского языка – это уже другой уровень восприятия. Зачем тянуться, зачем напрягаться? Книжные прилавки завалены тоннами доступной жвачки.

Я про всё это пишу не для того, чтобы показать, какой я умный и выше всякого среднего читателя. Но мне приятно напрягаться, читая прозу Юза Алешковского. Мне доставляет удовольствие следить за переплетениями блатной, литературной, деловой, революционно-марксистской лексики в одной фразе, в одном абзаце. Этим причудливым языком исписаны целые тома. Хуй и теорема Гёделя. Изысканный литературный оборот и жёсткий булыжник из блатной фени. И всё это органично, прекрасно сочетается, как четыре-пять мелодий в одной баховской фуге.

Но, всё-таки, главная отличительная черта Алешковского, то, что роднит его с дорогими моему сердцу Пушкиным, Гашеком, Рабле, – это способность вызывать у читателя улыбку, даже если говорит он о вещах серьёзных. Юз – мастер иронии. И поколение новых, необстрелянных, обвешанных гаджетами читателей, любят его ещё и за это.

И, вместе с Алешковским, они смеются над тупостью и лицемерием новых взрослых России…

P.S. Я ни слова не сказал о содержании «Маленького Тюремного Романа» – книги, как написано в одном из предисловий, «…удостоенной престижной российской награды для иноязычных писателей, пишущих на русском языке, – «Русской премии». Хотелось вскрикнуть им туда, в литературное пространство: – Господа, ИНОЯЗЫЧНЫЙ – это кто? – Алешковский?..

Но всё равно – дали премию – спасибо! Потому что «МТР» – ещё одно примечательное событие в русской литературе. А дали премию ещё и потому, что оставить новое произведение Юза незамеченным, перешагнуть, пройти мимо – нельзя. Всё тот же неповторимый, сложный, беспредельно русский, язык.

И – ещё одно страстное, категорическое «НЕТ!» страшной машине советской тоталитарной системы.

Беспокойно спавший человек, о котором пойдет речь, увидел себя во сне в невообразимо огромном римском Колизее, кладка которого была обвеяна всеми ветрами вечности и радовала взгляд благородством форм, чьи детали жили во многовековой любви друг к другу; рядом с этим архитектурным чудом показался бы невзрачным гномом любой из стадионов мира; величественное здание Колизея было расположено, – если бросить взгляд с высоты небесной, – в необозримо ослепительном, белозеленом березовом лесу, начисто лишенном примет присутствия людей, зверей и птиц; несмотря на явную близость чуть ли не всеобщего долгожданного торжества, тот человек испытывал во сне гнет малопонятной и вообще необъяснимой безысходности; она непонятно почему мешала ему разделить сдержанное мстительное злорадство большинства людей, присутствовавших в Колизее и остро жаждавших зрелища, готового начаться; спавший, разумеется, даже во сне не сомневался в брезгливом отношении своей души к чуждой ей низости этого исключительно человеческого чувства – чувства долгожданно злорадной, чуть ли не оргаистической близости зрелища показательного возмездия кому-то за что-то, или ни за что, – главное, лишь бы не тебе лично; о как ему хотелось в те минуты быть не человеком, а звоночком-жаворонком или ласточкой, одинокой ресничкой небес, чудесно отдаленной от сует земных, от грязных дел людских, – птахой, безмятежно наслаждающейся надмирными высотами да подчиненностью крылышек малейшим прихотям всесильных воздушных потоков.

Предвосхищение чего-то необратимо ужасного, вот-вот готового произойти и захватить каждого из присутствовавших в Колизее, мучительно сдавливало сердце, сбивало дыхание человека, все глубже и глубже погружавшегося в сон, словно в смертельно опасный омут.

«Возможно, – думалось ему во сне, – злобный демон этой трижды проклятой безысходности, донимает еще из-за того, что в здешнем амфитеатре не имеется ни междурядий, ни фойе с приличным буфетом, ни сортиров, к сожалению, физиологически необходимых в любом зрелищном центре… необыкновенно странным кажется полнейшее отсутствие знаменитых женщин России… ни тебе тут шикарных всепорочных фрейлин двора, ни великих актрис, ни балерин, ни художниц, ни партийных функционерок, ни престарелых народоволок, пропахших до мозга костей смесью парижских духов с инфернальным смрадом каторги… впрочем, не идиот ли я думать черт знает о чем?»

Он старался – как это бывает во сне – решительно соотнести с прИмороком, как бы то ни было, любезную душе реальность и освободиться от гнетущих чувств, поэтому отвлекался от них, пробуя понять, как именно возник сей шедевр древнеримской архитектуры в девственных краях Отечества, и каким образом доставлены сюда все приглашенные… почему у нескольких врат Колизея – ни войск, ни полиции, ни конных казаков, ни жандармерии, ни шпиков, ни рабоче-студенческих демонстраций, ни карет, ни извозчичьих пролеток?.