Наталья Козлова - Зачарованные. Сказки

А дед все ехал по всей деревне верхом на козле, задом наперёд, и орал частушки всем жителям насмех, даже нахохлившиеся куры и те смеялись над ним, а про гусей и и валяющихся в лужах свиней и говорить нечего: их чуть кандрашка не хватила. От поднявшегося птичьего гогота, свинячего хрюканья и визга над пьяным мужиком, все детишки высыпали гурьбой на дорогу, указывая пальцем на Кузьмича и прыская со смеху. Соседские мужики выхвалялись друг перед другом, кто поострее сморозит шутку в адрес наездника. Ну а бабки, одна за другой хохоча и хватаясь кто за животы, кто за поясницы, на ходу бурно обсуждали деревенскую новость, потихоньку подтягиваясь ко двору Кузьмича посмотреть на продолжение концерта. А козёл, подбежав к дому, ловко поддел рогами калитку, распахнул её и, зарулив во двор, скинул седока прямо под ноги опешевшей Ефросиньи.

– Ах ты, окаянный! Опять нажрался! Да главное, ты выпил всю настойку, которую я на Пасху припасла!

– Что я выпил, что я выпил? – Что нашёл, то и выпил, – пробурчал улыбаясь дед, потирая ушибленные бока.

– Да ты, окаянный, всю мою бражку выпил и остатки по двору разлил! Всех оппоил. Только глянь, что творится! Уму не постижимо! – продолжала кричать Ефросинья. – Я же её на праздник берегла, последнюю банку вишневого варенья извела!

Стал было возмущаться пьяный дед и мямлить в своё оправдание:

– Да я, да я…

И тут он заметил жену. Нахмурив юрови, она схватила метлу и приближалась к нему явно не со сладкими намерениями. Тут дедок вскочил с земли и стал удирать от жены, бегая по двору по кругу. А та, иногда настигая деда, хлестала

его метлой, а козёл стоял и наблюдал всё это в сторонке, явно посмеиваясь над ними. Тут Кузьмич не выдержал и заплакал, что даже козлу стало жалко его. Он изловчился и боднул рогами Ефросинью, а та, перелетев через корыто со свиньями, приземлилась прямо в кучку сена, чтобы овцы ели, головой угодив прямо в таз с остатками бражки и моченого хлеба для скотины. Нахлебавшись изрядно этой жижи, старуха вытащила выпачканное лицо из таза и, отплевываясь, пробормотала:

– Да, крепкая была бражка, стоящая.

Затем обернулась на рогатого, грозно посмотрела на того – козел скалил морду, что-то пожевывая – и рявкнула на него:

– Скотина ты эдакая, значит ты на стороне Кузьмича?!

А рогатый не мигая смотрел на бабку. Дед тем временем, воспользовавшись легким перерывом, шмыгнул прямо в калитку и побежал по деревне, спасаясь от гнева жены. Униженная Ефросинья, заслышав скрип закрывающейся за дедом калитки, спохватилась, прытко вскочила и, даже не отряхиваясь, тут же понеслась за Кузьмичом вдогонку, размахивая метлой и крича ему вслед:

– Вот догоню тебя, окаянный, мало не покажется! Навсегда про пьянку забудешь!

Ковыляя и пошатываясь, гуси и утки бежали за бабкой, громко посмеиваясь, а развеселившиеся представлением свиньи просто катались по полу.

Спасаясь от преследователей, Кузьмич забежал во двор к соседу напротив, когда уже оббежал всю деревню вокруг, оставив далеко позади запыхавшуюся Ефросинью. Вбежал в конюшню и, прыгнув прямо в стог сена, глубоко зарылся в нём с головой на глазах у недоуменной лошади. Но та знала Кузьмича – он всегда угощал её корками хлеба – и потому ржать не стала. Лишь помотав головой, тихо продолжала жевать сено, как ни в чём ни бывало.

Ефросинья наконец добралась до соседского двора, вбежала внутрь, крича и размахивая руками:

– Ах ты хитрый старый дед, вишь спрятался от меня! Чего задумал?

Обвела взглядом все возможные спрятаться места и, немного подумав, вбежала в дом к соседу, но нашла хозяина крепко спящим после полуденных трудов и поняла, что её мужа там точно нет. Выйдя ни с чем, пошла по двору искать Кузьмича. Но, обойдя весь двор, все чуланы и сараи, дошла и до конюшни. Но конь ее недолюбливал и тут же при ее появлении возмущенно заржал, встав на дыбы. Непрошенному гостю нигде не рады – так и ушла бабка несолоно хлебавшись восвояси.

Под общий хохот собравшихся поглазеть соседей, зашла в дом, заперлась и легла с горя спать, плюнув в сердцах на всю насмеющуюяся над ней округу.

Народ еще долго потешался, изображая и передразнивая пьяных ворон и мычащих бычков с выпученными от бражки глазами.

А Кузьмич так и уснул в стоге сена, раздувая широкими ноздрями пыльный запах сухой травы.

Проснувшись, он стал вылезать из соломы и наткнулся на что-то твёрдое и гладкое. А это оказался бутыль с самогоном – ну обрадовался мужик:

– Вот будет мне чем похмелиться. Да жаль, что закуски нет. Ну да ладно, – подумал он, отмахнувшись: – и так сойдет.

И тут вдруг он услышал чьи-то шаги:

– Ой, наверное бабка моя идёт, – подумал он и побежал прятаться за дверью сарая.

Но на счастье Кузьмича это оказалась не его бабка, а закадычный друг и собутыльник Митяй, хозяин этой конюшни, в которой затаившийся дед, собственно, и находился в гостях. Он выскочил тому навстречу из своего укрытия с распростертыми объятиями

– Ой друган, выручай!

– А ты тут как? Что случилось с тобой: на тебе лица нет! – удивился Митяй неожиданной встрече.

– Да вот, прячусь от своей злобной бабки: она за мной второй день по деревне с веником гоняется – ее крики за версту слышно.

– Чего ты набедокурил-то, что она так осерчала?

– Да ничего особенного, просто всю её припасенную на праздник бражку выпил и половину свиньи с курами доели.

– Ах вон оно что?! А я-то думал, чего на улиц все гогочут, над кем потешаются?

– Во-во. Теперь понимаешь каково мне, старому, метлу на спине терпеть? Не выдавай меня.

– Да, понимаю, – озадаченно произнес Митяй. Оставайся. Как раз моя жена в город к детям укатила на три дня. Давай пойдём ко мне в хату, сообразим чего-нибудь закусить. Ты, поди, уже проголодался, – пригласил его в гости

Митяй и только тут Кузьмич понял, как и вправду сильно проголодался: у него аж слюнки потекли при упоминании о еде и в жвоте забурчало.

– Конечно пойдём, – обрадовался Кузьмич приглашению друга.

Закончив свои дела в конюшне, Митяй с Кузьмичом пошли в дом, позабыв захватить тот самый припрятанный в сеновале трехлитровый бутыль с самогоном.

Войдя в светлую горницу, Кузьмич почувствовал запах свежеиспеченного хлеба, который сосед обычно заказывал у пекаря, да холодца с чесноком. И взгляд его невольно притянулся к столу, с которого все эти запахи и доносились.