Игорь Шиповских - Ещё двадцать одна сказка обо всём на свете

Но вот пришёл срок и они уже как полгода, обосновавшись здесь на площади подле нового проспекта стали давать представления. И народ, так долго скучавший по развлечениям, теперь с удовольствием приходил на их спектакли. Однако внезапное появление царя привело всю небольшую труппу в смятение.

– А ну, кто тут главный, выходи! – сходу потребовал Пётр. Фома не растерялся и словно клуша, защищающая своих цыплят, вышел, вперёд закрывая собой других актёров.

– Главный здесь ты государь,… а мы всего лишь холопы твои… – чуть поклонясь, поглядывая на царя, лукаво ответил он.

– Ишь, как витиевато говоришь, сразу видно мудрец,… ну, ты это ладно, давай не раболепствуй, показывай, где тут мою крестницу прячешь… – деланно насупился царь.

– Да что ты государь, мы бедные актёры,… откуда у нас твоя крестница!… – немало удивился Фома.

– Хватит слов,… некогда мне тут с тобой лясы точить,… говори, где она, показывай! – уже строго прикрикнул государь. Тут все актёры как по команде вышли из-за спины старика и предстали перед Петром. А чуть поодаль в сторонке понурив голову, осталась скромно стоять только одна Иринка. Еремея тут же заметила её, и ей уже ничего не надо было показывать. Сердце сильно забилось, оно прямо рвалось из груди. И готовое выскочить, давало подсказку.

– Это она! Это она! – стучало сердце, и Еремея, не помня себя, от радости бросилась к Иринке.

– Доченька,… милая,… кровиночка моя… – восклицала она, и уже ничто не могло остановить поток слёз моментально наполнивших её глаза. Обнимая и целуя родное личико доченьки, она уже не могла остановиться.

– Родненькая,… доченька,… это я,… твоя мама,… ну узнай же ты меня скорей,… посмотри на меня… – молила Еремея. А надо ли говорить что родственные узы сильнее всех на свете, и Иринка почувствовав теплоту материнских слёз, вмиг поняла кто перед ней. Все детские ощущения, все нежные воспоминания, единым потоком закружились у неё голове, полностью заполнив сознание.

– Мама… мамочка… это же ты… – и теперь уже она плакала и целовала Еремею. Все вокруг стояли не в состоянии произнести и слова. Да и что можно сказать в такой момент. Государь, первым прейдя в себя украдкой вытерев слезу, подошёл и обнял их.

– Голубушки мои, сердечные, нашлись-таки… – залепетал царь. У бедного старика Фомы аж ноги подкосились, и он уселся прямо на землю.

– Быть не может… Иринка, моя сироточка и крестница царя… – выдохнул он и попытался встать. Но ноги не слушались старика, и тогда князь-кесарь одной рукой подняв его, поставил рядом с собой, заботливо уперев о колено.

– Государь, а ведь и тебя припоминаю… – раздался всё ещё дрожащий от плача голосок Иринки.

– Ну да! Это как же!… расскажи… – услышав это, сразу повеселел царь.

– А ты когда у нас в гостях был, танцевать меня учил, только я раньше думала, что это всё мне приснилось… – заулыбалась и Иринка.

– Нет, не приснилось, государь и вправду нянчился с тобой… – подтвердила Еремея.

– Ах, какая пригожая красавица стала!… Как же ты жила-то всё это время, не обижал ли кто тебя? – вдруг забеспокоился царь.

– Да ну что ты государь. Мы актёры все как одна семья, а вот наш старший, дед Фома, нам как отец. Это он меня оберегал и воспитывал… – подведя Петра к старику, сказала Иринка.

– Фома говоришь,… оберегал, говоришь! Так вот,… а помнишь ли ты Еремея, что я обещал тогда, на крестинах? – раззадорившись, спросил царь и стал радостно потирать руки.

– Что же государь? Напомни… – тоже повеселев, прищурилась Еремея.

– А обещал я театр для Иринки построить! Ан быть по сему! Прямо здесь же на этом самом месте мы его и построим!… и будешь ты в нём Иринка первая государева артистка! Ну а ты Фома, коль до спектаклей такой умелый, станешь первый комедиальный постановщик драм Публичного театра. А пока, чтобы вам тут не горевать, в моём дворце поживёте,… да там же и представления давать начнёте! А то перед иноземными гостями-негоциантами срамно, что у нас никакой феерии нет!… вот и будет теперь!… – торжественно объявил государь и крепко обнял старика Фому, у того аж косточки захрустели. Ох, и что тут сразу началось, актёры ликовать давай, прыгать, скакать, свистеть, забегали вокруг царя да радостно завосклицали.

– Виват государь! Виват радетель! Слава Петру Алексеевичу! – зрелище конечно смешное получилось, уж смешнее некуда – стоит посреди площади царь высоченный, а вокруг него актёрский народец мечется аки малые детки подле ёлки. А надо сказать, что государь к тому времени уже как пять лет ввёл ёлочный праздник Новый год. Да и вообще царь празднования любил.

Вот и сейчас по своему обыкновению в ознаменование постройки театра велел немедля накрыть столы. А по случаю воссоединения Еремеи и Иринки устроил шумное торжество. Гуляли два дня, дольше нельзя было, работать надо было. И только отгуляли, как сразу вновь закипела, загремела, запела стройка великая. Равнодушных никого не было, все с воодушевлением взялись каждый за своё дело. Строители за строительство, а артисты, разместившись в хоромах государевых стали готовить спектакли необычайные, дабы царь мог своих гостей искусством радовать.

Фома был великий выдумщик, и не сил, ни фантазии не жалел. Так что к каждому приезду какого-нибудь именитого гостя готовил новую постановку. Иринка же сделавшись теперь графиней, блистала не только на сцене, но и при царском дворе. Зная её предысторию, все придворные вельможи их жёны и дети относились к ней сочувственно и принимали активное участие в её привыкании к дворцовой жизни. Особенно Ирина сошлась с Машей Арбатовой, дочкой князя Ярослава, коему Ромодановский поручил разобраться с вражьими лазутчиками.

То была весьма образованная, умная девушка, среднего роста, со светло-льняными волосами, собранными в модную, пышную в завитках, европейскую причёску. А морского цвета большие слегка раскосые, как у молодой лани глаза, и алые сравнимые со спелой малиной губы, выдавали в этом юном пятнадцатилетнем создании, обаятельную красавицу и любимицу всех молодых дворян кои числились при дворе. Они, эти отпрыски знатных семей, были готовы тут же броситься за ней, как только она им где-либо встречалась. Столь пристальное и назойливое внимание удручало тонкую и нежную натуру милой Марии. А потому появление бойкой и темпераментной Ирины пришлось ей по душе.

Теперь они, объединившись, могли смело дать отпор этим приставучим дворцовым повесам и пустомелям. И не смотря на то, что Машенька была младше Иришки на два года, общий язык девушки нашли быстро. А их некоторое внешнее сходство позволяло им затевать разные шутки и розыгрыши с маскарадным переодеванием. Маша так увлеклась актёрской игрой, что однажды даже приняла участие в спектакле устраиваемым Фомой. Порой девочки затевали весёлые посиделки, в некотором роде сравнимые с европейскими салонами изящного обращения. И это привлекало в их компанию не только молодежь, но и дам солидного положения.