Вячеслав Киктенко - Пёстрые рассказы

Срок кончается через пять минут.

Пустоцветы ожидания полетят-полетят черными лепестками

в белое весеннее небо…

Ну уж, так ли красиво?

Жду звонка.

…ударит, серебристыми шариками раскатится тишина по углам, выпорхнут бабочки, затрепещут меловыми крыльями, осыпая пыльцу, и растворятся белесоватым видением в известковой бледности стен…

Показалось.

Жуть безмолвия, простригаемая золотыми усиками, шуршащими на белом циферблате.

Жду…

Прийти к тебе, когда ты, сонная, поеживаешься, вытягиваешься, опять сворачиваешься и, хищно посверкивая из-под одеяла, с огоньком затаенной нежности в глубине, сужаешь болотца заспанных глаз.

Едва-едва зримо, почти призрачно рассыпаются в воздухе зеленые искры от твоего очнувшегося, последние заряды сна отдающего тела.

Потрескивают, зигзагами расходятся к потолку, стенам, электризуют воздух. Возвращаются, нежно пощекотывая. И все-таки приводят в чувство.

Капризная со сна, еще не отдающая никому отчета, поглаживая мятным языком припухшие губы, уже пытаешься что-то посильное совершить и потрясти изумлённый твоим пробуждением мир. Ну, например, обругать маму, или кого-нибудь близкого, поправившего (поправшего) одеяло. А потом долго выяснять причину злости…

Рядом бы – кого-то разнеживающего, ленивого, равнодушного. С твоим сознанием, но чужим, завораживающим телом. С таким наслаждение мыслью вторично, главное – насыщение мужеской, пусть и незнакомой тебе плотью как раз тогда, как раз в то мгновение, когда хочется, когда – хоть.Как в древних заговорах – хоть и плоть…

Через окно, сквозь пыль – пышные, «вкусные» лучи солнца. Суслоны света.

Атомы лени перезаряжаются, обретают упругость, восходящую ярость дня. Пылинки, попавшие в косой плотный луч, мощно прорываются из окна, из-за отдёрнутой шторы и нешумно проплывают сквозь кипень комнатного, ещё заполненного застоем сна омутного покоя.

Блуждающий сноп света сгрёб их, заставил вспыхнуть и плавно прокружить у самого лица. Только судороги выпадений за резкую кайму, и опять – овал. Микролюбовь мгновенного свиванья и развиванья. А всего-то – луч…

Просунешь в световой колпак руку – пустота. Словно в космос сорвался. Не за что уцепиться. Рука чистая. Мускульные клубы пылинок даже не замутили белую полировку кожи. Тело вспугнуло ледяные, раскалённые кристаллы прерывистых и где-то не состоявшихся соединений…

А ты – состоялась. Еще не верится, что таким вот конусом света и ты когда-то войдешь в чей-то мир, в чье-то окно, и кто-то протянет руку, и зажгут её сторонним огнём пылинки того, что некогда, в счастливый миг сумело обернуться Тобой…

Зима. Частицы скреплены плотней и жёстче. Всё колюче. Даже сны. Это зима.

Соединения морозных кристаллов инея. Иглы белесых разводов на утренних стёклах. Иголки новогодних, задолго до события, предчувствий. Еловый игольчатый запах. Иглистые пупырышки, пики «гусиной кожи», когда в предрассветный час, «час пик»полусонная, подтягиваешь сползшее одеяло…

Пики, колючки, иглы… и – глотательный рывок горловых мускулов, с трудом отправляющих внутрь застоявшийся ком. Косматая щетинка мира. И ты – одно, полудремотное существо, застигнутое миром врасплох, исколотое иголками тревожных предчувствий, ещё беззащитное, ещё раскатившее нежные шарики мускулов по самым отдалённым, по самым затаённым уголкам тела…

Прийти, – молча, неслышно очутиться рядом, и тонко продуть слежавшиеся виточки волос, точно пёрышки у нахохлившегося птенца…

Странно. А ведь была. Была если не любовь, то хотя бы игра в неё. Совершенно серьёзная…

Встречаю. (Год? Два? Не помню. Да важно ли?). – Сокурсник. Стоит рядом с ней. (Или показалось? Но пусть – сокурсник).

– День добрый (Я).

– А-а… здравствуй… (Она).

Я – в черных очках. Броня. Смотрю. Долго и нагло. Смущая Сокурсника. Заставляя его отвернуться и отойти на положенные приличием три-четыре шага. Смешно.

Как порядочные.

Пальто. Шикарный (на вид), пышный (или – пышущий. Впрочем, неважно как

пи-шущийся) воротник. Меховой. Сейчас – с-меховой. С мехом. Смешно. С-мешно.

Без е – меш (но?) – (ок?). Мешок. Меш-ка. Мош-на. Хотя, скорее, дешовка. Рыжий мех воротника, одним словом. Тремя. (1 – Рыжий. 2 – Мех. 3 – Воротника.).

Пунктуальность – мой порок. От слова Пункт. (1. 2. 3.).

Вопрос второй (вслух):

– Лиса? (пальцем), Собака? (тыча), Кошечка? (смутилась-то как, бедная!).

– Н-не знаю… может быть…

С насмешкой и превосходством человека одинокого и в черных очках. Учу.

– Ну, зачем же так? Надо было сказать… знаешь, как надо было сказать?

– Н-нет…

– Так слушай. Надо было: Дурак! Громко. Натурально. С презрением. Надо было:

– Дур-рак! Это соболя!! Горностаи!!! Понятно?

– Да…

– Понимаешь зачем?

– Да…

– Ну повтори, прорепетируй. Помнишь?

– Ага…

– Ну, давай.

– Дурак… (слабо, ненатурально. Презрением не пахнет) … забыла дальше…

– Ох, горе мне с тобой. Ну да ладно, прощай…

– Ага…

Ушел. Нет, не жаль. Нисколько. Страшно.

Страшно вот это – неужели в конце всего, пусть даже самую чуточку хорошего (а ведь было и оно) неизбежно присутствие (и что самое страшное – естественно!) и юродства, и даже кощунства?..

На городском балаклавском пляже завелось лихо.

Лиху от роду лет пять-шесть. Оно пропечено под солнцем до аборигенской черноты, кучеряво и дико. Дико нахально.

Этот башибузук каждый день, с самого утра, прибывает сюда на маленьком двухколёсном велосипеде в полном одиночестве, и начинает терроризировать пляж.

Весь пляж – от мала до велика – тихо ненавидит его. И даже втайне побаивается. На него нет управы. Кто он такой – никто не знает. «Дикий мальчик» – думают про него. И – ненавидят.

Есть за что.

Он выбирает стратегически точное место на каменных, мхом поросших ступеньках, спускающихся в море, и начинает сладострастно изводить отдыхающих.

Он плещет водою на белотелых матрон, вздрагивающих от ледяных брызг и беспомощно взвизгивающих.

Он окатывает водой стариков, детей, – всех. Радость его бурна, победна и звонкоголоса. Все ненавидят его и – боятся. Но позиция крайне конфузна: никто не знает чей он мальчик и какие меры воздействия можно предпринять против него.

Ситуация тупиковая.

А вождь краснокожих между тем бесчинствует. Он издаёт победные вопли, разносящиеся по всему пляжу, когда удаётся оседлать в воде какого-нибудь «культурного» мальчика и мучить его, методично притапливая с головою.