Эдуард Поздышев - Чёрная дыра. Стоять, чтоб услышать

И ехал я туда, куда и когда хотел, когда же не хотел, то не ехал, а просто часами стоял на обочине и беспрепятственно думал. И знал, что никто мне не помешает, поскольку был уверен, что не мешал никому. Когда хотел, ехал быстро, когда хотел – медленно, не думая ни о каких правилах, как не думал и о том, что буду есть и где буду спать. И не останавливался даже тогда, когда пытались останавливать. Поначалу с тревогой ожидал погони. Но вскоре тревога отступила, и я ни на кого уже не обращал внимания. Однажды остановился лишь потому, что захотел сам. Попросили показать документы. Порывшись в бардачке, отыскал что-то и показал – отпустили, пожелав счастливого пути.

И ехал так, без особого направления, пока не закончилось топливо. Выйдя из машины, остановил попутку, понадеявшись, что помогут оттолкнуть на обочину. Подумалось: поживу там, пока что-нибудь не изменится. Но, взяв моё авто на буксир, помогли добраться до заправки. На авто-заправочной станции подошёл молодой человек, охотно помог разобраться с маркой бензина и, вставив в бак пистолет, проводил до кассы. А я, оказавшись в щепетильной ситуации, поскольку не знал, чем расплатиться, засунул руки в карманы и положился на удачу.

– Как будете расплачиваться, наличными или картой? – спросили меня на кассе.

В кармане пальто нащупал какую-то карту и, вынув, показал её кассирше. Кассирша улыбнулась, предложив мне кофе и хот-дог. Подумал, почему бы не подкрепиться, а дальше – будь что будет.

– Вставьте, пожалуйста, карточку в терминал и наберите код, – подсказала улыбчивая кассирша.

Похоже, моя память работала на меня, безошибочно выхватывая из прошлого нужные мне фрагменты. Я не помнил, мог ли раньше видеть эту карту, но, уверенно вставив её в терминал, машинально набрал код. Код оказался верным, и, перекусив, я вернулся к своему маленькому домику.

С тех пор везде – на заправках, в придорожных кафе и мотелях – я беспрепятственно расплачивался картой. И то ли карта была какая-то особенная, то ли внешний мой облик казался убедительным, но даже в случаях, когда с меня требовали паспорт, как-то получалось обходиться без него. Однажды в гостинице какого-то большого города в номер постучался офицер и потребовал предъявить документы. Я сказал первое, что взбрело на ум, и любезно предложил ему разделить со мной скромный ужин. Я позвонил на ресепшн, и скромный ужин доставили в номер. За текилой, честно рассказал офицеру обо всём, что со мной было, и, от души посмеявшись, он весело распрощался. Прощаясь, попросил, во избежание каких-то последствий, не покидать город, по-дружески посоветовав не пренебрегать его просьбой. И вечером следующего дня заявился с компанией. Мне снова пришлось обо всём рассказать, все смеялись до слёз, а потом пригласили меня продолжить ужин в другом месте. До утра возили по злачным местам, я угощал новых друзей коктейлями, а утром кто-то из нашей компании на спор вызвался позвонить какому-то Стёпе. После звонка меня сразу же отвезли в гостиницу, и где-то через час постучался человек, представившийся фотографом, объяснив свой визит тем, что друзья-де приготовили для меня подарок, для чего мне и надо сфотографироваться. Уходя, уговорил побыть ещё в гостинице. Потом опять приходил офицер и, дрожащими от похмелья руками просовывая что-то в карман моего пальто, плаксивым голосом умолял без промедления уехать из города. Тотчас покинув гостиницу, я сел за руль и, выехав за городскую черту, по привычке остановил автомобиль на обочине. Припомнив о подарке и нащупав в кармане, рядом с чудо-картой, какую-то книжицу, достал её и полистал. Это был новенький паспорт с моей фотографией.

Наличие паспорта расширило возможности; казалось, весь мир был у моих ног. Ничто теперь не препятствовало думать повсюду – в любом месте меня ожидало удобное кресло. Постепенно передвигаясь из города в город, доехал до Петербурга. Доселе не приходилось бывать там зимой. И захотелось осесть где-нибудь ближе к центру. Застряв в автомобильной пробке у какого-то из каналов, обратил внимание на надпись «Отель Гоголь». Она была над одной из дверей углового шестиэтажного дома, замыкавшего ряд похожих зданий, выстроившихся вдоль дороги по ту сторону канала. Точнее, это были приделанные к стене буквы, составлявшие надпись, и, выполненные под цвет дома, они будто сливались со стеной. Отчасти из-за того, что даже при пристальном взгляде надпись не сразу можно было увидеть, но более из-за самого названия я решил попробовать постучаться туда. Однако труднее оказалось пересечь канал – пешком бы заняло не больше минуты, но на автомобиле пришлось поплутать. То, что в час-пик на парковке рядом с отелем случилось свободное место, вселило в меня уверенность, и, следуя интуиции, я согласился на первое, что предложили на ресепшене. А то, что двухместный люкс располагался на шестом этаже, лишь подстегнуло мою интуицию, как, впрочем, и то, о чём узнал, ожидая, пока меня разместят. Основную часть помещения, где примостился ресепшн, занимало нечто, похожее на бар. Там я и познакомился с москвичами, немолодой семейной парой, страстными любителями путешествовать. В зимнюю пору в их круглогодичной туристической программе южные курорты нередко уступали европейским городам, в числе которых Питер являлся наиболее часто посещаемым ими городом. Впрочем, почти всегда это связывалось с их профессиональной деятельностью и постоянными командировками, свыкнувшись с которыми они изрядно преуспели в искусстве извлекать из полезного приятное. Они поведали, что в доме, где находилась гостиница, названная в честь знаменитого писателя, прославленный сочинитель некогда создавал свой первый мистический роман. И мне вдруг подумалось, что пусть и не в той самой комнате, где проведу я грядущие дни, и даже не в самом этом доме слагались те давние думы, но, может быть, именно здесь суждено, наконец, понять, куда и откуда я еду, где и почему отказался стоять и есть ли ещё что-то такое, на что бы я мог променять неведомо как и когда утраченную мной тишину.

***

Гостиница, где остановился, находилась на канале Грибоедова. И порой в редкие погожие дни после завтрака я выходил на прогулку. Почти всегда, побродив вдоль канала, упирался в Невский и оттуда смотрел на соборы. Иногда, пересекая проспект, прогуливался до Спаса на Крови и, возвратившись, сворачивал на проспект. По проспекту обычно шёл быстро и бездумно, лишь на какое-то время замирая у Казанского собора. Меня словно тянуло к соборам, безвольно взирая на которые, я всё тщетно силился вспомнить о чём-то. Но, снова окунаясь в грохочущий Невский, довольно скоро уставал и, каждый раз сожалея, что не воспользовался авто, едва доплетался до Дворцовой площади. У реки мне катастрофически не хватало осени – доселе приезжал в Петербург только осенью, – и потому, не задерживаясь на набережной, я быстро уходил, почти инстинктивно следуя в одном и том же направлении. Вскоре всегда оказывался у Исаакиевского собора и, всякий раз с невольным беспокойством всматриваясь в могучие стены, чувствовал, как в моём сознании неясными мгновениями беспомощно вспыхивали и тотчас гасли какие-то назойливые и в то же время неуловимые воспоминания. Но, возвращаясь в номер, где ожидало меня удобное кресло, я снова забывал обо всём, что тревожило, и, погружённый в привычные думы, подолгу безучастно смотрел сквозь окно, с уютной высоты последнего этажа, на всё одни и те же окрестные крыши и на погребённый под ними мир, с каждым днём всё стремительней утекавший из моей занемогшей памяти.