Анастасия Спирина - Погружение в темную воду. Мистические истории: реальные и выдуманные

– Вы о чем?

– Я про сон Маринкин – четыре пустые коробки, будет четыре гроба.

– Да что вы такое несете?

– Не я это придумала и сделать ничего не могу.

– Это просто сон, у меня никогда не сбываются, ни в хорошую, ни в плохую сторону.

– Я бы хотела, чтобы он не сбылся.

– Только Марине не говорите об этом, – попросила Света.

– Не люблю я плохие вести разносить.

Света не придала значения, мало ли старуха сошла с ума, неудивительно при ее одинокой жизни. Об этом сне и уже забыли, до середины августа.

Ближе к сентябрю с утра прохладно до полудня, южные жители могут выдохнуть. Скоро уже осень и ее запах ощущался в воздухе. Поэтому людям не пришлось стоять под палящим солнцем в ожидании, когда приедет второй катафалк. Четыре гроба в одном уместиться не могли. На кладбище пришло на удивление много народу, почти полгорода хотели помянуть умерших, даже корреспондент был, такое событие для небольшого городка – авария под Феодосией, маленькую «Таврию» подмял под себя большой грузовик. Все четверо погибли, так и не доехав до дома. Николай решил обогнать по встречной и быстрее быть в городе, но судьба сложилась иначе.

Родители Николая не пожалели денег и на кладбище создали практически семейный склеп. Четыре могилы выложили мрамором, поставили один большой памятник, на котором семейная фотография Павличко, родители обнимают детей, все улыбаются, будто фото на рекламный плакат.

В другом ряду, практически напротив, еще одна свежая могила, по ветру разлетаются черные ленты: «от родителей», «от друзей», «от братвы». На ней массивный гранитный монумент, на котором выгравировано изображение хозяина – Николай Валентинович Красько. Серьезный дядька в кожаной куртке и рубашке с расстегнутым воротом, на груди массивная цепь с крестом. Точно таким же, какой схоронился на груди его тезки, теперь уже соседа по загробной жилплощади.

Через три года могила Любы тоже оказалась неподалеку. Сгорела от рака за полгода.

Отличие этих историй от остальных в том, что они переданы без доли фантазии. Это реально случившиеся факты, свидетелями которых была моя мама.

Длинными, зимними ночами, когда за окном завывал ветер, и густая метель засыпала карнизы окон, мама рассказывала мне страшные истории, которые я, тогда еще ребенок слушала с упоением и смотрела в окно, в ожидании увидеть там тени этих страшных приведений и чертей. По мере приближения к кульминации рассказа, я достигала пика ужаса и закрывалась одеялом с головой, мурашки хозяйничали на моем теле, но, тем не менее, я продолжала вожделенно слушать мать, слушать и бояться.

Эта история одна из моих самых любимых, потому, что она до сих пор вселяет священный ужас. Очень часто я просила мать рассказать мне именно ее. Однако, если бы мне на собственной шкуре удалось испытать все нижеописанное, сейчас бы я не писала эти строки: мое нежное сердце разорвалось бы подобно петарде.

Происходило это мистическое дело в 50-е годы в сельском клубе, который стоял в селе Карасу, Кустанайского района Казахской АССР. Это деревушка, заброшенная в бескрайних степях, оторванная от цивилизации. Деревня была небольшая, состояла из нескольких домов, выстроенных вдоль одной улицы.

Степной климат Казахстана не балует людей своей мягкостью: летом зной и палящее солнце, ни дуновения ветерка, в тени более сорока градусов по Цельсию, зимой – морозы колючие и трескучие, а метель непроглядная и непролазная. Плотная снежная стена не позволяет увидеть что-то даже на расстоянии вытянутой руки. Многие из селян, выходившие из дома в метель, больше никогда не возвращались. А однажды усталый путник, так долго плутавший в метели, заблудился и ноги сами привели его на то место, где ему и положено быть – на кладбище. Утром его нашли замерзшего, примостившегося у только что построенного склепа. Хочется сказать пару слов о казахских кладбищах тех лет: дело в том, что казахи не хоронили тела в гробах, они заворачивали покойного в простыни и сажали под своеобразную крышу и засыпали землей. Не знаю, может быть сейчас их захоронения похожи на стандартные мусульманские кладбища, но в то время, когда моя мама жила в Казахстане, они были именно такого вида.

Но вернемся к нашей истории…

Моя бабушка работала уборщицей в сельском клубе. Убираться ей приходилось по ночам. Света в селе не было, поэтому, чтобы как-то освещать помещение, приходилось топить печь и иногда держать открытой дверцу, чтобы свет от углей проникал в помещение.

Однажды бабушка позвала с собой мою маму, якобы для того, чтобы та помогла ей привести в порядок помещение перед приездом партийных властей. Об истинных причинах бабушка умолчала, дабы заранее не травмировать психику ребенка.

Мама, будучи жизнерадостным и работящим ребенком согласилась помочь бабушке и с удовольствием отправилась с ней в темную морозную ночь. Вечерами из дома выходить было опасно не только в метель, опасно было в любое время и любую погоду. Но опасаться приходилось не воров, маньяков и разбойников – этих отбросов общества было меньше всего в сельско-степной местности, в Советском Союзе. Люди опасались волков, которые приходили из степи в деревни и потрошили хозяйства. Если волкам попадался человек, то они и его задирали.

И вот, мама с бабушкой пришли в клуб и растопили печь: дрова потрескивали, бабушка начала подметать пол.

Приближалась полночь и женщина начала заметно нервничать, она лавировала туда-сюда в темноте в ожидании чего-то нехорошего. Ребенок продолжал подметать полы и напевать песенку.

Маленькая Шурочка любила убираться в клубе, потому что иногда она там находила копеечку, а то и рублик. В то время этих денег хватало, чтобы ребенок мог купить себе мороженое или конфетки-подушечки. Такие сладости мама и ее младшие брат с сестрой видели очень редко. Их безграмотная мать-одиночка не могла обеспечить даже досыта хлебом.

Началось. Неожиданно, откуда-то сверху стали доноситься шорохи. Женщина побледнела:

– Что это, мама? – спросил ребенок, продолжая подметать пол.

– Это крысы, дочка, всего лишь крысы, – говорила женщина, еле дыша.

Шумы стали набирать оборот, и бабушка поняла, что обманывать ребенка уже нет смысла. Она схватила девочку и прижала ее к себе, как только что снятое пальто.

На чердаке слышались посторонние шумы: бряканье и клокотанье, будто скелеты ехали верхом на остовах, некогда бывших лошадьми и гордо держались своими истлевшими костями.

– Мамочка, это не крысы! – кричал ребенок.

– Ничего, это скоро пройдет, не бойся. Это скоро пройдет, – говорила женщина и сама пыталась поверить своим словам.