Сергей Шикера - Портулак. Роман

– И это после всего? – спросил я, имея в виду ту гнусную книгу.

– Вот и я его так спросила, а он сказал, что всё еще поправимо, представляете?

Не рассчитывавший на такую откровенность, я растерялся и, несколько потеряв самообладание, воскликнул:

– Поправимо?! Но как?! Не мне, конечно, судить, но раз уж вы сами обратились… Она, эта жуткая книга, она же уже есть, разошлась по свету – каким образом такое можно поправить?! Этого он вам не сказал?

Кажется, я вышел за рамки. Она, улыбаясь, пожала плечами и сказала:

– В общем, мне придется, наверное, с ним встретиться.

– «Придется»? Он вам угрожает?

– Нет, что вы! Нет. – Она, усмехнувшись, покачала головой. – Он нет.

– А кто?

Ника пожала плечами, достала из сумки листок бумаги и протянула мне.

– Получила на днях.

На листке было набрано прописными буквами: «НЕ СПЕШИ КОЗА, ВСЕ ВОЛКИ ТВОИ БУДУТ».

– От кого это и что значит – не знаю, – грустно промолвила она. – Только, пожалуйста, не говорите дяде Ване.

– Не буду.

– Ему лучше не нервничать. Да, и вот еще… не знаю, может, это мои фантазии, но какой-то странный человек меня иногда преследует.

Я попросил его описать, и когда она закончила, поспешил её успокоить:

– Это Витюша.

Стараясь не принижать нашего рыцаря печального образа, я рассказал немного о нем, его фантазиях, портрете у Вяткина и постарался её заверить в том, что Витюша совсем не тот, кого ей следует опасаться. А про себя подумал: может и хорошо, что есть Витюша, с такими-то записками.

– Спасибо, – сказала Ника. – А насчет встречи с Чоботовым, это я неправильно выразилась. Я уже сама решила. Я ведь перед ним тоже виновата. В общем, я согласилась. Надо людей прощать, может тогда и нам тоже простят. И хотела вот о чем вас попросить. Не могли бы вы меня подстраховать во время встречи? Побыть, на всякий случай, рядом.

– Скажите: где, когда.

– Еще не знаю. Только, пожалуйста, никому…

– Разумеется!

Я смотрел на нее и диву давался, как всё это умещалось у нее в голове: страх перед Чоботовым с желанием с ним встретиться и со спокойным отношением к тому, что Кирилл живет у её обидчика?

Будто угадав ход моих мыслей, она растерянно потерла указательным и средним пальцами наморщенный лоб и сказала:

– Надо было отговорить Кирилла от поездки. А я уж точно напрасно приехала.

И я еле удержался от вопроса: а в самом деле, зачем она приехала? А впрочем, тут же осадил я себя, почему бы ей было и не приехать сюда, к себе домой, с любимым человеком?

Тут произошло невероятное. Сам не знаю, как получилось, но, видимо завороженный её плачущей улыбкой и каким-то изяществом по-детски виноватых жестов, я не удержался и накрыл ладонь Ники своею. Правда, уже в следующую секунду я ладонь убрал и, слава Богу, у меня это получилось так же непринужденно. Она, кажется, и не заметила.

Перед тем как разойтись, мы договорились, что они с Кириллом в ближайшие дни придут ко мне в гости, а кроме того она должна была сообщить мне место и время встречи с Чоботовым.

У выхода я столкнулся с Чернецким, возвращавшимся от Ткачей после вселения к ним Свистунова и заставшего мое прощание с Никой.

– С кем это ты разговаривал? – спросил он, близоруко щурясь ей вслед.

– Ох… у нее длинное имя, – сам не знаю, как у меня это вырвалось, и я поспешил добавить: – С Никой. С несчастной Никой С., крестницей Вяткина, подругой Кирилла и возлюбленной негодяя Чоботова.

Тремя днями позже я играл в нарды у Вяткина.

Живя в городке урывками (при том, что дней, проведенных здесь за месяц, могло набраться больше, чем прожитых в Одессе), я как-то не мог в нем укорениться, наладить нормальную размеренную жизнь. Особенно это ощущалось в конце дня. В Одессе по вечерам я и бездельничая был чем-то занят, здесь же часто чувствовал себя так, как если б мне еще предстояло возвращаться домой. Тогда я одевался и шел к Вяткину играть в нарды. (Кстати, у Чоботова есть рассказ «Триктрак» про двух немолодых игроков. Прочитав его, Вяткин только пожал плечами, а я… В общем, причин не любить нашего писателя у меня стало на одну больше.)

Иван Михайлович Вяткин всю жизнь проработал в школе учителем труда, причем таким, что мог заменить при необходимости чуть ли не любого из преподавателей, от немецкого до физики, и долгие годы вел театральную студию. Внешне он всегда был человеком простым, скромным, но с выходом на пенсию почувствовал вкус к некоторой экстравагантности – так появились жилетки, бабочки и трость. Примерно тогда же он, к большой радости Чернецкого, сделался завсегдатаем его суббот, и там составил достойную пару первой скрипке Жаркову, с которым его связывали непростые отношения – достаточно сказать, что вне кабинета Чернецкого они старались друг друга не замечать (и об этом я расскажу чуть позднее). Перед выходом на пенсию, овдовев, Вяткин продал свой дом с обширным участком и купил маленький уютный домик о двух комнатах с небольшим садиком, которым он с удовольствием занимался.

Мне нравилось бывать у Вяткина, глядя на которого, я знал, как хотел бы выглядеть в старости, и нарды были тут отличным поводом.

Время от времени к нам присоединялся третий игрок, редактор Изотов, бывший ученик и студиец Вяткина, большой, до фанатизма, любитель и пропагандист классического кино, страсть к которому он унаследовал от давно живших врозь родителей, когда-то довольно известных в городке активистов киноклубного движения. С ним у нас сложилась занятная конфигурация: я неизменно проигрывал Вяткину, который в половине случаев уступал Изотову, а тому редко когда удавалось обыграть меня.

В тот раз Вяткин сам пригласил меня прийти поиграть. Это было явно неспроста. Заподозрив, что ему стало известно о моей встрече с Никой, и помня её просьбу сохранить наше свидание втайне, я думал о том, как буду выкручиваться, когда начнутся расспросы. Но оказалось другое. Дело касалось не Ники, а её уже упомянутого выше отвратительного братца, год назад вернувшегося из тюрьмы.

Десять лет назад, уезжая на заработки в Португалию, мать Ники оставила двух своих детей на попечении сестры, а Нику еще и на Вяткина. Взявший Нику под свою опеку, Вяткин совершенно не собирался распространять её и на брата (упорно называвшего Вяткина крестным). У того же было свое мнение на этот счет, и нервов он Вяткину с тех пор попортил порядочно.

Я уже выше вскользь упомянул о происшедшей с ним в тюрьме неожиданной метаморфозе. В городок Зять вернулся насквозь пропитанный всей этой блатной и воровской романтикой. В их когда-то общем с Никой доме он устроил настоящий притон, в котором собиралось все наше, впрочем не столь уж и многочисленное городское отребье. Дом уже два раза горел, и Зять предпочитал жить у сожительницы. Часто можно было видеть его сидящим на корточках возле своего черного мотороллера (черная душа, он и одевался во все черное) в окружении такой же шпаны. Всё это я рассказываю к тому, чтобы было понятно, с кем Вяткину приходилось иметь дело. И раз уж речь опять зашла об этом персонаже, добавлю, пользуясь случаем, что по возвращению после отсидки в городок он быстро сошелся с некой Лерой Холодок, которая была лет на пятнадцать его старше.