Мария Романушко - Там где всегда ветер… Роман об отрочестве. Вторая редакция

Если сидеть на том склоне, который смотрит в чисто поле, то кажется, что ты вообще одна на земле – среди жёлтых и зелёных трав, среди терпких запахов полыни и выгоревших на диком солнце васильков, среди оглушающего, жаркого стрекота кузнечиков…

Здесь точно очерчен круг, и всё суетное, преходящее, неважное – остаётся за этим кругом. А всё, что внутри круга – вечное, полное загадок и тайн… Здесь, в этих пыльных ложбинах, как в морщинах, притаилось другое – ПРОШЛОЕ – время.

Не нужно делать никаких усилий, чтобы оказаться в прошлом. Просто прижаться щекой к этой горячей (древней!) земле, вдохнуть поглубже дурманящий (древний!) запах, настроить свой слух на древнюю музыку маленьких музыкантов, притаившихся в жёлтой, горячей, шелестящей траве… И ты – уже в ПРОШЛОМ.

Мы, подростки, вообразили, что наша маленькая любимая гора – это скифский курган. А не просто «топографическая точка», как нас уверяли взрослые. Да, это древний скифский курган!.. Так нам хотелось думать. Так мы его ощущали.

И даже не подозревали тогда, что наша фантазия окажется реальностью. Но это выяснится только много лет спустя, когда я уже уеду отсюда.

Придут в нашу степь археологи, безжалостно раскопают нашу маленькую ветреную, стрекочущую, шелестящую гору – и возликуют: да это же древний скифский курган! И столько всего они нароют тут для своих музейных коллекций!

И Аня-маленькая с грустью напишет мне в письме: «Нет больше нашего кургана…»

Но тогда он БЫЛ! И это было моё любимое, заветное место.

Да, мы взяли весной участок земли за городом и посадили там пару тонких вишенок и несколько грядок клубники. Теперь я хожу пропалывать эти грядки и каждый вечер поливаю их – потому что жара жуткая, и земля очень быстро пересыхает.

Ну вот, у нас теперь есть свой сад. Как бы сад… Но, оказывается, ничего романтичного в этом нет – когда ещё вырастут наши вишенки?.. Когда ещё под ними можно будет спасаться от жары? Ах, как это было бы хорошо: сидеть в тени ветвей с книжкой в руках…

А пока – сиди на клубничной грядке под палящим солнцем и выщипывай сорняки! Я раньше никогда этим не занималась. Это похоже на то, как бабушка ощипывает курицу, принесённую с рынка.

Бабушка радуется, что у нас скоро будет своя клубника, и мы с Маришкой наконец-то наедимся ею от души. А мне этой клубники уже не хочется. Слишком жарко она мне достаётся. Я ненавижу жару! В жару я мечтаю об осенних дождях…

Сижу на корточках на раскалённой грядке, как рыбёшка на сковородке, выдергиваю жирные сорняки с мясистыми белыми корнями и мечтаю о прохладных дождях… Которые когда-нибудь польют… и охладят мою голову…

Улица, по которой я хожу в наш сад, называется Степная. В Вольногорске каждую улицу можно было бы назвать таким именем, ведь все улицы выходят в степь. По какой улице ни пойдёшь – непременно в степь попадёшь…

Меня очень огорчало, что названия нашего города нет на карте. И наша железнодорожная станция называется вовсе не «Вольногорск», а «Вольные хутора». Эти «хутора» лично меня унижали и возмущали.

– Мама! Выходит, что мы – какие-то хуторяне? Кошмар какой-то!

– Что поделаешь, мы живём в засекреченном городе, – сказала мама.

Вот тогда я первый раз это и услышала: «засекреченный город». Ну, если засекреченный – тогда другое дело. В этом была своя романтика…

Так мы – засекреченные от большого мира «вольные хуторяне» – и жили в своей продутой всеми ветрами степи… На своём выжженном солнцем плоскогорье…

Жили одной большой семьёй. Одним хутором!

Козловы в Вольногорск приехали из Сибири, хотя они оба, и Софочка, и Лёва, родом из Днепропетровска, а в Сибирь ездили на большую стройку. Козловы очень славные люди, приветливые и весёлые. С ними легко. Я люблю весёлых, лёгких по характеру людей. Я и сама хотела бы быть такой.

Софочка, жена Лёвы, говорит, что с Лёвой совершенно невозможно поссориться, хотя бы ненадолго – чтобы потом помириться. Именно ради этого! Чтобы узнать: как это бывает у других людей? Она говорит об этом почти с обидой, а все смеются, и она сама тоже.

Софочка очень красивая – стройная, черноглазая и курчавая. А Лёва не особо стройный и уже лысый, но тоже красивый. У него главное – это глаза. Его карие глаза большие и тёплые, добрые и почему-то всегда печальные, даже когда он смеётся. Мама говорит: «У Лёвы типично иудейские глаза».

Ещё мама говорит, что самые добрые и самые надёжные люди – это евреи, и семьи у них самые крепкие, и мужья самые заботливые, и дружить они умеют, как никто другой: всё для тебя сделают и никогда тебя не предадут. Потому что сильно настрадались и умеют ценить – жизнь, семью, дружбу. Мама говорит, что до войны в Днепропетровске и Новомосковске жило много евреев. А теперь их почти не осталось – фашисты многих уничтожили. Мама говорит, что всегда дружила с евреями – и в школе, и в институте. И здесь, в Вольногорске, её самой задушевной подругой стала Софочка.

Козловы живут в соседнем доме. У них есть дочка Лена, младше меня на год, и сын Саша, старше нашей Мариши на год. С Козловыми живут Лёвины родители, совершенно чудесные, улыбчивые старики. Когда я прохожу мимо их подъезда, где они часто сидят на лавочке, они мне всегда улыбаются и говорят какие-нибудь хорошие слова. Какие же они все счастливые, эти Козловы, – думаю я. Они ведь и друг другу говорят только хорошие слова. Они других слов, наверное, и не знают…

Надо сказать, что мама передала мне эту эстафету – всю жизнь среди моих самых близких друзей – прекрасные люди с добрыми и печальными иудейскими глазами…

* * *

А над Козловыми, этажом выше, живут ещё одни наши друзья – Попельницкие, Володя и Лида, с сыном Павликом. Попельницкие тоже очень хорошие люди. Дядя Володя поляк, и мою маму с ним роднит польская кровь, она ведь тоже по отцу – полька. А Фёдор как-то проговорился, что его мать вовсе не украинка, а румынка. Во как!

Мне нравится, что все мы тут, в Вольногорске, такие разные и, вместе с тем, абсолютно родные. Я же говорю: у нас у всех одна национальность – ЗЕМЛЯНЕ!

У Козловых есть машина. Да не какая-нибудь, а «Волга».

Во всём нашем городе только две частные легковые машины. Тогда, вообще-то, это была большая редкость, чтобы у человека была машина. На машину люди зарабатывали порой всю жизнь и стояли годами в очереди, чтобы её купить. Ну, или надо было ехать куда-нибудь в Сибирь или «на северА», где были повышенные зарплаты, и там можно было прилично заработать. Что Козловы и сделали. Уж очень дяде Лёве хотелось возить своё семейство на машине! Там, в Сибири, её и купили. Там очередь шла как-то побыстрее.