Ирина Свисткова - Краски. Бетонный дворец. Часть 2

Допив чай и расплатившись, девушка собралась домой. Такси подобрало пассажирку возле опустевшего ранним послерождественским утром кафе и за двойную плату доставило в тихий Иннер Парксайд. Там, в своем уютном доме, скинув куртку и закутавшись в плед, Лиз принялась выбирать рецепт хоть какой-то выпечки на вечер из того, что затерялось в закромах ее ящиков и холодильника.

Вскоре плед упал на пол, кухня наполнилась кремово-ванильным ароматом свежих кап-кейков, а входная дверь распахнулась перед прибывшей на такси гостьей.

– Что с твоей машиной? – Удивилась Лиз, принимая у подруги из рук легкую дубленую парку с искусственным лисом на воротнике.

– С ней все отлично, просто Альфред уехал домой на праздники, – пояснила гостья. – Оливер хотел меня отправить на «БМВ», я едва спаслась от его блестящего предложения! Еще чего не хватало!..

Девушки продвинулись в кухню и расселись возле стола, заставленного угощениями, венцом которых оказался пряный имбирный чай.

– Как отпраздновали? – Расспрашивала между делом хозяйка домика, подготавливая посуду для чая.

– Замечательно! Только капустная запеканка мне уже порядком надоела! – Сетовала Мелани, закатывая глаза к потолку. – Времени занимает уйму, а популярностью не пользуется. Плюс потом дом проветриваем целый вечер, потому что запах, сама понимаешь…

– Почему бы ее не отменить тогда, раз она доставляет столько хлопот?

Взгляд змеи, которой только что наступили на хвост, стал ей красочным ответом. Подруга набрала в легкие воздуха, отчего стала чуть выше и шире, чем привычная Мелани, а верхняя губа напряглась, обнажив ровные белоснежные клыки. И никакая шифоновая блуза с рюшами кремового цвета не смогла смягчить яд, с которым ее носительница принялась выплевывать слова.

– Что это за Рождество без капустной запеканки? Мы всегда с мамой делали ее в Сочельник, совершенно не представляю, зачем тогда нужен этот праздник, если ее не печь!

– Хорошо, пусть, – смирилась девушка, удивившись натиску. – Не хотела посягать на святыню, прости.

На какое-то время в кухне повисла гнетущая тишина. Каждая из собеседниц зависла в своей кружке с напитком, смущенная излишней эмоциональностью разговора, и делала вид, что помешивать его чайной ложкой так долго – разумеющаяся необходимость.

– Знаешь, а у нас не принято было отмечать Рождество, – внезапно нарушила тишину Лиз. – Это было очень накладно для миссис Кирби, и она запретила нам выдумывать праздники. Так что сейчас у меня даже елки нет в доме, не привыкла.

– Ох, дорогая… – Вздохнула сокрушенно Мелани, протянув руку к ладони девушки, но тут же загорелась идеей. – Тебе непременно нужно устроить праздник прямо сейчас! Поедем за елкой, а после этого будем писать письма Санта-Клаусу!

– Этого не требуется, спасибо, – остудила ее пыл Лиз, печально улыбнувшись. – Я всю жизнь так живу и не ощущаю нехватку.

– Но как же? Рождество ведь, – опешила Мелани и притихла.

– Да, Рождество. Днем больше, днем меньше, – спокойно до меланхолии протянула хозяйка кухни. – Какое это имеет значение, если живешь одна во всем мире?

Заметив, что ее гостья едва сдерживает слезы жалости, Элизабет рассмеялась и обняла ее за плечи.

– Эй, я в порядке, правда! Просто прекрасно, что ты чтишь семейные традиции и печешь капусту. Это действительно здорово!

Однако момент оказался безвозвратно испорчен. Разрываясь между нестерпимой жалостью и нежностью к малышке, Мелани отчаянно хотела вернуть той украденное детство. У женщины были все возможности устроить развлечения на любой вкус, но девушка почему-то совсем не рвалась пользоваться возможностью. Она мирно сидела на кухне и отпивала чай из кружки, словно ничто другое ее не касалось. Странная пассивность и нежелание двигаться удивляли и поражали мать девочки, которой дай сейчас свободу, черт-те что могло бы произойти. Но Лиз, вероятно, не догадывалась о своем счастье быть обычной девчонкой.

Домой Мелани вернулась измотанной и выжатой, словно проиграла битву за жизнь. Казалось, ничего ужасного не произошло с гостях у подруги, но тело вдруг налилось свинцом, а сердце стучало через раз, вызывая тонкую пленку испарины на лбу. Что-то невесомо ужасное принесла женщина из гостей в дом, но сама пока не поняла, что именно. И второй вопрос – во что это выльется в итоге?

Ватные ноги еле донесли ее от кованых ворот поместья, где ее высадило новехонькое лимонное такси, до зеркальной бурой двери, согласившись сделать последний осознанный шаг как раз за порогом родного дома, после чего обессилено согнулись в коленях, заставив владелицу слегка прислониться к темному стеклу, чтобы не потерять равновесие окончательно. Кроме того, под вечер начался дождь, оставивший на ее плечах и прическе мельчайшие капли влаги, которые, осев, утяжелили одежду и волосы. И душу заодно.

В гостиной возле мигающей елки, которая вызывала теперь двоякие эмоции, откинувшись на массивный диванный подголовник, дремал Оливер. Услышав щелчок дверной ручки, он вздрогнул, но тут же обрел спокойствие, увидев супругу.

– Как прошел вечер? – Поинтересовался он тихим басом.

Вместо ответа Мелани подошла к нему и, скинув увесистую от дождя бежевую парку, отороченную мехом, уселась рядом, сложив голову на плечо. Пустота и отчаяние заполнили ее самость настолько, что говорить не хотелось. К тому же, он не знал о таинственной подруге жены ровным счетом ничего, а значит, и открыть сердце целиком она ему не могла. Хотя, можно было попытаться частично его облегчить.

– Как можно спасти человека против его воли? – Произнесла она почти шепотом.

– Однозначно, никак, – так же тихо изрек он ей в волосы. – Но ему можно помочь.

– А это не одно и то же? – Изумилась женщина и внимательно поглядела в глаза супругу.

Его темные, почти черные зрачки отливали домашним теплом елочной гирлянды, а сюрреалистический цвет лица мерно сменялся под лампочками от одного цвета к другому.

– Конечно, нет. Мы ведь не можем спасти Алексу, верно? Но можем помочь ей жить относительно полноценной жизнью, насколько это возможно.

То ли день выдался чудовищным, то ли вопрос о спасении детей оказался уж больно животрепещущим, но Мелани не выдержала и захлебнулась в слезах, которые слишком долго сдерживала. Спустя время, на протяжении которого собеседник мягко обнимал ее и поглаживал спину, она смогла успокоиться и безвольно обмякнуть в его руках.

В такой мирной позе чета Траст, казалось, просидела целую вечность. По стеклу лениво сползали декабрьские слезы Сан-Франциско, превращающие прозрачную стену поместья в рябую пупырчатую шкуру дракона. Часы тащили тяжелую секундную стрелку, неуклюже запинавшуюся на каждой отметке циферблата.