Мария Граф - Причастность

Не хватало света. Темное время года длилось около семи-восьми месяцев. Солнца в избытке было только летом. А когда оно заканчивалось, очень хотелось гулять по освещенным улицам или большим паркам. Это сильно действовало на психику. Постоянное нахождение в подвале, темных помещениях вызывало световое голодание; Вадим весь город делил на светлые и темные районы. Светлые он любил, но в темных чувствовал себя комфортнее. Светлые были для него как божество, перед которым поклоняешься, но чувствуешь себя ущербно. И если заказчик жил в светлом районе, он становился для Вадима еще более значимым и недосягаемым человеком. На этот раз часы надо было отнести старушке, живущей совсем недалеко, в соседнем квартале. Он дошел до Семеновского моста. По обыкновению остановился: восход и закат на Фонтанке всегда заставляли его убавить шаг, как бы он ни спешил.

Сейчас был восход. Солнечные лучи расплылись по воде, ветер, балуясь, гонял волны и мелкие льдинки из стороны в сторону. Река как будто тянула время, ожидая чего-то. Она была медлительна и неповоротлива. «Лентяйка», – улыбнулся Вадим, перешел площадь, перешел на другую сторону и снова погрузился в темноту. С обеих сторон улицу охраняют высокие дома с узкими окнами в глухих стенах и огромными арками-подворотнями. В одну из них и зашел Вадим. Это так только кажется, что все дворы-колодцы похожи друг на друга. Только кажется, что ничего особенного не может быть в стенах, наружных лифтах и узких окнах. Вадим, исследовавший множество подворотен, при виде этой как-то сконфузился: одна из стен, самая высокая, была абсолютно глухой – без единого окошка и напоминала расстрельную стену. В нее упиралось огромное дерево с ветвистой кроной, которое росло, казалось, сверху вниз и тянулось к тебе своими ветвями. Сам дворик был небольшим по площади и даже доступен для солнечных лучей, но они почему-то его явно игнорировали. Оттого еще кое-где серел снег, не было никакого намека на весну. А она уже уверенно шагала по городу. Тем временем Вадим совсем неуверенно достал из кармана мешочек с часами, вынул оттуда листок с адресом и, повторив про себя номер квартиры, стал отыскивать нужный подъезд. На первом табличка с номером отсутствовала, да и не могла квартира 25 быть в первом подъезде. Вот пятый подходил по всем параметрам, но… в записке указано «самый последний этаж», а по подсчетам 25 квартира должна быть на первом.…Значит, она все-таки в четвертом подъезде… на чердаке. Это был единственный подъезд во дворе с наружной лестницей.

Как только Вадим открыл дверь, в нос ударил трезвящий запах аммиака, а в глаза – не то что кромешная, а безобразная темнота. Вадим не решился двигаться с места, пока глаза не привыкли. Первая ступенька была стерта почти до основания, так что путь пришлось начинать сразу со второй. Так потихоньку, кое-где опираясь на перила, кое-где на ощупь он дошел до четвертого этажа и остановился. Где дверь на чердак? А почему он решил, что здесь должна быть дверь? Проем в стене, когда-то напоминающий арку, за ним узкая крутая лестница – вот и дорожка к заказчице. Теперь понятно, почему старушка не захотела приходить за часами – лишний раз совершать променад по такому маршруту и здоровому молодому человеку не в радость. Дверь в квартиру была ниже обычной – как раз по росту хозяйки. Звонка Вадим не нашел (да и не было его), поэтому стал стучать. Делать это пришлось долго, наконец, за дверью начало что-то звенеть, стучать, брякать – ох и заперлась же старушка, – и перед Вадимом предстала милая бабулька, лицо которой часовщику понравилось еще тогда, в мастерской; но здесь, в своей квартире, в своем мирке оно было еще добрее и грустнее.

– Здравствуйте, помните меня, я вам часы починил.

– Починил-починил, – пробормотала старушка. – Ты только на пороге не стой, не хорошо это. Зайди, не бойся. Тебя как зовут? Я в прошлый раз и спросить забыла.

– Вадим.

– Вот и ладно.…А у меня сын был… Вадим.…А я Лидия Матвеевна.…Проходи, милый. Долго с часами-то мучился?

– Нет, не очень. Они еще вас… то есть они долго будут ходить. Там надо было завод почистить и деталь заменить – истерлась. Вы когда в последний раз их чинили?

– Не помню, – торопливо сказала старушка. Видно неприятное что-то связано с тем временем. –Тебе денег-то хватило, я ничего не должна?

– Нет, что вы! Все в порядке.

Вадиму почему-то сразу очень не захотелось уходить отсюда. Но о чем ему говорить с заказчицей? Просто попросить чая? В уборную? А старушка молчала и пристально смотрела в глаза гостю.

– Если они поломаются, вы пришлите какого-нибудь мальчонку соседского ко мне, я зайду, исправлю все.

– А я и сама могу прийти. Что мне делать еще? Я сама зайду. Вот буду гулять и зайду… А ты, может, чая хочешь?

– Да нет, спасибо, – нерешительно ответил Вадим с такой интонацией, чтобы его стали уговаривать. А сам уже жадно всматривался в обстановку квартиры, старался побольше запомнить всяких мелочей. Мелочей, которые составляли быт чужого человека… Но старушка и не пыталась уговаривать:

– Ну, смотри, как хочешь, – сказала она так железно и бесповоротно, что не уйти было бы просто неприлично. С чувством такта у Вадима было все в порядке, поэтому он попрощался и вышел. За спиной его снова послышался скрежет, звон – Лидия Матвеевна закрыла дверь…

Вадим спустился вниз, повернул налево и через арку вышел на улицу.…Надо было еще купить что-нибудь поесть. Машинально похлопав себя по карману, он услышал звон мелочи, вздрогнул как будто от холода и пошел вперед… площадь… мост…

«Ну одинокая ведь, поговорить не с кем, обычно такие бабульки рады кого-нибудь к себе завести и болтать без умолку, вешать на любого встречного 70-летний груз воспоминаний, слез и причитаний… А эта нет», – не мог успокоиться Вадим. Ладно, если б старушка загадочной была, жила бы с черным котом и мистически подмигивала гостю зорким зеленым глазом. А то ведь самая обыкновенная, маленькая, миленькая, с круглым личиком, бессовестно тронутым морщинами, с серыми детскими глазами, доброй улыбкой. Она не походила на обычных посетителей Вадима. Те были людьми расторопными, энергичными. А ей будто и не нужны часы, куда ей спешить, зачем следить за временем? Неторопливость, задумчивость в разговоре создавали странный образ – некоего всезнающего мудрого учителя, который не сразу раскрывает ученику все секреты, а медленно, спокойно о чем-то рассказывает с таким благородным превосходством, давая понять, что вот, мол, придет время – сам все узнаешь.

Резко затормозившая машина оторвала Вадима от этих мыслей. Он увидел, что давно прошел и свою арку, и магазин. А скоро уже нужно было открывать мастерскую. Он быстро перешел через дорогу, зашел в магазин, купил хлеб, овощи, макароны и вернулся домой. Пока готовил себе завтрак, взглянул на окно и подумал, что ему, то есть окну, очень бы пошел широкий подоконник, какой он видел у Лидии Матвеевны. Под подоконником на столе было бы удобно хранить часы – никакой дождь не замочит, даже если форточка не закрыта. Он отыскал у себя широкую доску и кое-как приделал ее к окну. Получилось не очень аккуратно и не очень надежно – как никак руки Вадима больше привыкли к ювелирной работе. Но все же он остался доволен и даже не рассердился на выкипевшую воду и пригоревшие макароны. Пришлось просто обжарить хлеб, потушить помидоры и съесть все, запив чаем. Он ел и любовался своим творением. В это время, когда у него появилась такая же вещь, как и у старушки, ему вдруг показалось, что он имеет право на большее, имеет право узнать что-то о ее жизни. И это ощущение, такое порывистое, смелое, решительное ощущение странной близости и родства придало ему бодрости, захотелось, чтобы скорее закончился рабочий день и можно было выйти из дома.

Читать дальше