Олег Шадрин - Деды в индиго

– Вэлл. Учитесь, салаги. Сам покажу как надо. Пройдусь по банкам, – и директор взял сумку печатной продукции…

– Деньги принимаете? – спросил директор типографии, просунув голову в окошко кассы банка.

12.45

Отпустив учащихся на перемену, Бодуненц направился в мастерские к кладовщице тете Тосе.

– Я вам чертежи кронштейна откорректированные принес для Прокопчикова.

Тетя Тося попыталась было встать из-за стола, но только заохала.

– Вы что, тетя Тося? – спросил Бодуненц.

– Совсем суставы замучали. Вот, смекаешь, средство знакомые дали – оно одне и помогает.

Тетя Тося достала из ящика стола рецепт от подагры.

Там был намешан диклофенак, деготь, пчелиный яд, настойка бледной поганки, кураре и еще всякая гадость…

– Б-р-р! Даже на палец попадет – так сначала жжет невыносимо, а потом нямеет.

– Дайте и мне капельку, а то колено побаливает.

Кладовщица сняла с полки какой-то темный пузырек с коричневатой жидкостью.

– Попробувал? Ну кек? Жесть?

– Зажгло, спасу нет! – запрыгал от боли Савелий.

– Терпи. Занямело?

– Вроде, да… скорее, всю ногу парализовало до плеча.

И Савелий пошел негнущейся походкой к себе.

Из дверей соседнего сорок седьмого дома показался Евсеич. Трижды в день выгуливал своего мопса Джеки. С совочком.

– Мы с тобой люди культурные, – говорил он, обращаясь к мопсу.

Песик только кивал ухом.

12.50

Проктер и Гембл заскочили на склад.

Пока мастер Проктер рыскал в чертежах на столе, Гембл ощупывал взглядом полки.

– Вот оно!

И не успела тетя Тося сообразить, как Гембл хлебнул глоток жидкости от ревматизма, после чего передал мастеру. Проктер же вкачал по полной программе.

– Крепка бодяга! – после этих слов у Гембла глаза свело к носу и он, как сноп, брякнулся на листы металла.

Проктер лишь скрежетнул ухом – слабачок еще…

– Ну и как он?

– Отвезли в реанимацию. Будут кастрировать желудок.

Кассир, не отрываясь от пересчета оставшихся дензнаков, утвердительно кивнула.

– Обменяйте, пожалуйста, тыщу долларов разными купюрами… Свеженькие, – похвастался директор типографии. – Новенькие. Хрустящие. Собственного производства.

Оценив остроумие посетителя, кассирша проверила на всякий случай купюры на всех детекторах, даже на зуб попробовала (для пущей верности) – да нет, не фальшивые.

– Всю ночь печатал, – похвастался Гунар. – Лучше настоящих.

– Юмори, юмори, Петросян! – подыграла кассирша.

– Тут мужик какой-то настоящие деньги принес, говорит, собственноручно изготовил. Хочет сдать за полцены, – сообщил охранник по рации начальнику охраны. Начальник передал информацию помощнику президента. Тот – президенту.

Президент в это время глотал горстями валидол, вперемешку с виски и пересчитывал патроны в револьвере: неотвратимо маячило банкротство и отзыв лицензии. Зарплату врачам-учителям выдавать было нечем. Секретарша, и та нос воротит.

– Что ж вы молчите, придурки?! – взревел он.

Появилась тонюсенькая надежда.

– А ну, зовите его сюда. Срочно!

Президент банка пригласил директора типографии к себе в кабинет и усадил на кожаный диван как почетного гостя. Сам сел рядом, сняв пиджак и галстук.

– Два коньяка! – щелкнул он пальцами секретарше.

– Очень интересно, очень! Вы можете нам дать доллары на реализацию?

– Могу.

– А евро?

– Могу.

– А скидку?

– Само собой. Накопительную. В зависимости от объема заказа.

– Еще два по два коньяка! – снова приказал президент банка секретарше. – И дайте по краевому радио объявление: «Денег хватит всем: пенсионерам, врачам-учителям, кредиторам».

– Слушаюсь, – засуетилась секретарша. У нее снова прорезалось чувство к руководству.

– Срочно развести по банкоматам, – ожил президент. – Навыдавать кредитов… И ипотека. Ипотека!

Учителя впервые получили зарплату в валюте.

Через неделю «Дуби-банк» вошел в сотню крупнейших в России, через две – в десятку, через три тоже в десятку, но в мире. Через четыре – в типографии прорвало канализационную трубу и испортило печатный станок. Это Люлипупенко с братвой в очередной раз скоммуналили вентиль в подвале.

– Деньги стали некачественными, – сказал президент банка. – Расторгаем договор. До восстановления потребительских свойств. Бизнес есть бизнес, мон шер.

Сказал так и улетел с секретаршей на Мальдивы.

С тех пор, если вы обратите внимание, на всех евро слегка размытый рисунок – так называемый у профессионалов «муар».

В памяти Бодуненца всплыли школьные годы. Незабываемые эпизоды тех лет. Когда они вместе с Квартетом (в миру Сашей Четверкиным) учились в двадцатой школе.

Друг Четверкина и Бодуненца Федотов отличался громогласием (может, болезнь такая, может, врожденное – кто его знает)… Даже если скажет что в треть голоса, учительница морщась зажимает уши руками:

– Федотов! Не ори! От твоих воплей уже голова раскалывается!

К чему это я? А к тому, что в восьмом классе проходили по литературе современную классику советской прозы. И ее интерпретацию в виде постановки ТЮЗа.

Сидят Федотов с Четверкиным на спектакле в десятом ряду. Тихо так, шепотом впечатлениями делятся. Для лучшего усвоения материала (потом сочинение придется писать на тему «Кто он – наш современник?»).

В конце пьесы развязка. Борьба добра со злом в завершающей стадии конфликта. Апогей, так сказать.

Матерый преступник Смуглый, он же по совместительству вражеский шпион, стреляет в положительного героя – отца троих детей милиционера Трещеткина. Финальные семь выстрелов в спину и контрольный в голову.

Милиционер ничком падает на сцену и замирает.

– Убили, – всхлипнула Маша Солонкина. – А вдруг?.. Да нет – точно убили!

Драматичнейший момент. Напряженная тишина в зале! Все затаили дыхание.

И тут.

– Вставай, олух! Че разлегся? Пол-то, небось, холодный? Простудишься, – раздался громкий шепот Федотова, как бы про себя.

Актер, видать, услышал и зашевелился (не очень-то, чай, хотелось ему схватить воспаление легких или банальный цистит).

– Живой он, живой! – радостно загудел зал. – Только ранили!

Актеру пришлось застонать и повернуться набок, подложив руку под голову: поживем, поживем еще, ребята!

Одним словом, классического прочтения пьесы не получилось.

Все остались довольны, кроме Галины Павловны. Она была вне себя.

За эту интерпретацию классики выставили Федотову «два» по литературе в четверти. А заодно и Четверкину как соучастнику. Но главное, что актер до сих пор жив-здоров, чего и вам желает…

– А помнишь, Саня, тот случай с трамваем, – спросил Савелий у Квартета при очередной встрече.