Коллектив авторов - Поколение А. Выпуск 1

С кладбища ехали молча. Хорошо, что поминки были организованы в квартире усопшего, в кафе отпущенное время давно бы истекло. Но и рассевшись за столы, люди не могли оправиться от шока. Ни у кого не хватало сил встать и произнести траурную речь. Поднялась Татьяна, племянница Сергея. Она мягко улыбнулась и негромко сказала: «Знаете, мне кажется, что Сергей Дмитриевич опять над нами подшутил». И выпила до дна, как положено на поминках. Остальные последовали ее примеру, и напряжение понемногу стало спадать.

Утром Семен и Алина приехали на кладбище проведать отца. Ярко светило солнце, и вчерашние события уже не казались таким кошмаром. Они помянули папу, посовещались между собой и решили не предъявлять никому претензий. Судиться, раз за разом пересказывать и заново проживать день похорон ни у кого из них не хватит сил. Пусть это и правда останется в памяти как последняя шутка отца.

Тем не менее в маленьком городе слухи распространились быстро. Этот случай не остался незамеченным. Поговаривали, что в морге кого-то наказали. То ли премии лишили, то ли выговор объявили. Что это было: разгильдяйство, халатность, безответственность? А может, просто у виновных было такое же хобби, как у Сергея.

О себе данных не даю. Моя проза отчасти автобиографична, а отчасти – плод вымысла. К моим стихам у меня с шестнадцати лет выбран эпиграф из Ходасевича:

Засим все. С неизменным уважением к коллегам по цеху и читателям,

Мой отец старался воспитать нас в толстовском духе. Возможно, так он выражал свой протест против современной ему советской жизни. Каждый божий день он зачитывал нам по семь глав «Евангелия от Льва» и какой-нибудь безобразный детский рассказ Льва Толстого. Мама плакала, но спорить с папашей было бесполезно. Как и Лев Николаевич, он был человеком упертым.

Однажды, в мае месяце или начале июня он принес штук тридцать мелких, ужасно спелых красных слив. «Это алыча», – радостно закричала Марьяна. Мы видели ее по только что купленному цветному, еще плохо передававшему цвета телевизору в передаче про Грузию или Армению – короче, я не помню деталей, но там фигурировало побережье Черного моря.

– Одесса, Одесса, мой солнечный город…

– Черное море, Черное море, – запели мы с Вовкой на два голоса. Мы уже были в поселке Лазурном в Имеретинской бухте, а маленькая моя полутезка – еще нет.

Я посмотрела на маму и увидела, что у нее очень странное выражение лица, тоскливое какое-то. Это предвещало скандал и пьянство отца.

– Вот я выложу шесть слив на желтую тарелку. И никто не смей их трогать до моего прихода. Приду – всем раздам. До встречи.

Он напялил кепку как всегда набок и вышел, закуривая уже в дверях. Мама тихо что-то прошептала, потом сквозь зубы всхлипнула:

– Маша, Вовочка, Мария, можно я покурю тоже?

– Он что, до сих пор тебе запрещает?

– А что он со сливами задумал?

– Мама, он опять нажрется?

– Вова, говорят «пьющий», а не то, что ты сказал, – проронила тихо мама.

– Жрущий водку алкаш, – убежденно сказала я.

– Я вас подготовлю к сегодняшней сцене. Пошли, львеныша читать будем.

И прочла нам знаменитый рассказ про шесть слив. Сливы и дети там описаны роскошно, живо, подробно. А мораль мерзкая. Ложь, конечно, грешна, но как можно купить кило слив и не дать ребенку съесть ни одной просто даром, без подсказок, столь ненавистных умным детям?..

Мы были потрясены.

– Мама, я съем сливу сейчас. А то он замучит, – прервал молчание Вовка.

– А я съем тоже. Две.

– Давайте все сливы съедим, весь килограмм!!! – прозвенела Марьяна и первая засмеялась.

– Машка, гони за мороженым. У меня как раз шестьдесят шесть копеек осталось, он денег не дает.

Мне хватило на три порции желтого фруктового мороженого и граненый стакан лимонада из автомата газировки за три копейки. У меня ладонь была потом липкая, а под средним пальцем был след от кругло-медной трехкопеечной монеты.

И мы оставили сливы – ровно пятую часть – ему, а остальное съели с мороженым.

Придя с работы, отец избил мать и надавал всем пощечин. Порка досталась мне, так как мы должны были, по его мнению, оставить ему мороженое.

Владимир Голубев работает в жанре детско-юношеской литературы, пишет сказы, сказочные повести, в которых фантастический сюжет сплетается с житейской правдой. Обучался на курсах в 2014–2015 гг., подготовлен к публикации роман «Взрослое лето», представляющий интерес как для юношества, так и для взрослых.

Проживает в Подмосковье, преподаватель, кандидат юридических наук, ветеран правоохранительных органов.

Я бросил взгляд на будильник и ахнул: стрелки показывали за полночь, а я еще и не ложился спать, а вставать мне рано. Щелкнул выключателем на кухне и в темноте побрел по квартире. Жена в детской возилась с близнецами, а в большой комнате уже сопел старший сын, не выпуская из рук книжку с картинками. Мне ничего не оставалось, как только незаметно прошмыгнуть в спальню и, накрывшись одеялом с головой, погрузиться в сон.

Утром я пробудился еще до сигнала будильника и первым делом отключил звонок.

– Мне пора собираться в дорогу, – сказал я шепотом, целуя спящую жену.

– Будь осторожен, помни, мы тебя ждем, – промолвила спросонья супруга.

В темноте я нащупал ногами тапочки и, перепутав левый с правым, на цыпочках пошлепал на кухню. На скорую руку согрел чайник, умылся и, набив портфель кипой документов, вышел в подъезд.

Поеживаясь, я вывалился на холод из теплого нутра подъезда. Брелок, свисток, огонек… Замки щелкнули, и, заглянув на секунду в промерзшее за ночь чрево автомашины, я завел мотор и вынырнул наружу. Оказалось, под бледными звездами гораздо теплее. Декабрьская ночь в свете фонарей досыпала отведенный срок, но где-то за соседним шестнадцатиэтажным корпусом уже серел рассвет нового дня, но я еще не видел его, но был уверен в том, что он уже теплится вовсю над сквером и Варшавским шоссе. А припорошенная снегом Москва вовсю просыпалась, при этом – шипела, гудела, горела, блестела.

Пока тарахтел движок, подумалось, а может, пока не поздно, позвонить шефу и, сославшись на эпидемию гриппа, вернуться в душную спальню, к жене, к милым детям и посвятить эти два-три дня предновогодним хлопотам, а не трястись одному в машине девятьсот верст, по северным дорогам? Но у меня на руках была повестка из великоустюжского суда, с синей печатью и подписью судьи, и мне надо было ехать во что бы то ни стало, тем более от меня зависела судьба других людей.