Леонид Беррес - Поймать Большую Волну

На берег стали выбираться другие серфингисты. Неразлучная парочка, швед с китайцем, вытащив на берег свои доски, уставилась на морские волны, накатывающие на песок.

– Смотри, какой интересный камень принесла волна, – произнес китаец Вейс.

– Не трогай его! Давай посмотрим, унесет его следующая волна или оставит? – ответил Бенгт. – Унесла!

Немец резко вскочил на ноги и бросился в океан.

– Опять ската увидел! – заволновался швед и, сделав рупором руки, закричал: – Ансгар, вернись! Тебе учитель запретил приближаться к скатам! Здесь скаты – убийцы!

– Бесполезно, – ответил китаец. – Он слов не понимает.

– Когда скат его долбанет, тогда поймет!

Оба опять уставились на волны, облизывающие их ступни.

– Вот твой камень, Вейс! – воскликнул Бенгт. – Принесло и не уносит. И заметь, следующие волны только двигают его к твоим ногам.

«А ведь точно, – озарило Марка. – И мне казалось, что после эмиграции в Израиль волны только двигали ко мне удачу…»

Через год с небольшим после предложения офицера КГБ семейство Крамер уже сходило с трапа самолета в аэропорту Бен-Гурион. Мама до последней минуты не верила, что им разрешили выехать за границу. Все документы были оформлены как-то неправдоподобно быстро, и как-то не по-советски легко приобретены билеты на самолет до Тель-Авива.

– Надо же, – все никак не могла поверить мама на высоте девять тысяч метров, – не прошло и двенадцати лет.

– Почему же не прошло, – вяло поддерживал разговор папа. – Прошло ровно двенадцать лет и двенадцать дней.

Папа догадывался, что их семью выпустили из Советского Союза не просто так. Он внимательно вглядывался в сына, но задавать вопросы на щекотливую тему не решался.

Когда Марка в израильском аэропорту пригласили в комнату ШАБАКа, в которой за три минуты раскалывали агентов советских спецслужб, родитель сильно напрягся. Жуткие картины возникли перед глазами, однако ровно через двенадцать минут Марк вышел оттуда развеселый, как сукин кот. «Видимо, в Москве хорошо натаскали», – с облегчением подумал отец.

И действительно, год обучения в разведшколе КГБ не прошел для Марка даром. Он быстро схватывал основы шпионских наук, что называется, ловил на лету, проявляя недюжинные способности к учебе, чем вызывал неподдельную симпатию преподавателей.

Выпускнику ускоренных курсов предписали как можно быстрее обжиться на новой родине и поглубже внедриться в государственную структуру Израиля. Порекомендовали устроиться в Центр пропаганды при канцелярии премьер-министра. Намекнули, что туда внедрен нужный человек, который посодействует в приеме на работу.

Нельзя сказать, что Марк с легкостью пережил эмиграцию в Израиль. Он только с виду казался беспечным и невозмутимым, на самом деле внутри у него все сжималось от страха перед новой жизнью. С одной стороны, его влекло к шпионским приключениям и познанию другой реальности, с другой – его сердце переполнялось слезами от мысли, что он навсегда покидает Советский Союз. Станет ли Израиль его новой родиной, Марк не мог предсказать. Уже в аэропорту Шереметьево за час до вылета у молодого парня началась ностальгия и тоска по Эмилии, ведь на этот раз он с ней расставался навсегда.

Хотя справедливости ради нужно сказать, что той страстной любви к ней, какая клокотала до армии, уже не было. Сразу же после демобилизации, еще не сняв формы, Марк побежал к ней, и встреча его сильно разочаровала. Несмотря на то что в ее глазах по-прежнему читались обожание и преданность до гроба, Эмилия вчерашнему военнослужащему показалась не такой свежей и восхитительной, как благоухающие девушки, гуляющие по улицам весеннего Рамигала. У бывшей возлюбленной уже наметились едва заметные морщинки, и среди кудряшек можно было разглядеть седой волосок. «Да, постарела Эмилия», – с грустью вздохнул Марк, однако это не помешало ему тут же потащить ее в холостяцкую квартиру однокашника.

В постели Эмилия оказалось такой же огненной и страстной, как до армии, однако в кульминационный момент неожиданно на фоне ее лица проявилась нежная мордашка медсестрички Алены Курнаковой. «С чего это вдруг?» – удивился сержант. В те минуты он знал, что Эмилия уже никогда не будет его женой, и их страстные встречи – это последние дни осени. «Даже хорошо, что мы уезжаем в Израиль, – думал Марк. – Меньше будет слезливых страданий перед расставанием…»

Однако, когда объявили посадку на самолет, сердце парня так прихватило, что он чуть не расплакался. Первым порывом было развернуться и рвануть прочь от регистрационного стола, выбежать из здания аэропорта, взять такси и рвануть к Эмилии. Прижать к груди хотя бы еще один раз… Прижать и больше никогда не отпускать!

Если бы не родители, Марк бы так и сделал. Однако нужно было скрывать свои истинные чувства, напускать бодрость, радость, веселость, поскольку и у родителей наблюдался упадок духа от отбытия в чужую страну.

Тоска усилилась, когда Марк выходил из самолета в израильском аэропорту. Обволакивающий зной, чужой и испепеляющий, дыхнул в лицо, и первая мысль, которая пришла в голову эмигранту, напоминала отчаяние: «Неужели до конца жизни я буду обречен жить в такой духоте?»

Однако и здесь нельзя было показать предкам своего истинного настроения, своей тревоги, своей неуверенности. Здесь же, на трапе, Крамер поклялся взять свою волю в кулак, не позволять себе распускать сопли и гнать от себя эту русскую тягучую ностальгию.

Первым делом новоявленный эмигрант на исторической родине направился на курсы изучения государственного языка иврита, хотя на идише, на котором общаются европейские евреи, в Израиле говорить не возбранялось. После того как он блестяще освоил язык, его без проволочек взяли в Центр пропаганды. Новичку поручили вести разъяснительную работу с будущими гражданами Израиля, прибывшими из СССР.

С первых же дней наш молодой репатриант обаял коллег по ведомству. Марку не нужно было даже напрягаться и прилагать усилия, чтобы понравиться. Сработала его школьная привычка широко улыбаться всем без исключения, даже остро выраженным мерзавцам.

Прилетающие в Израиль евреи были растеряны и напуганы. Выражение их лиц не отличалось разнообразием – как правило, это был страх перед неизвестным. Однако после жизнерадостного общения с двадцатичетырехлетним пареньком на их лицах появлялись первые улыбки и робкое желание жить.

Однажды в помещение центра в сопровождении свиты вошла грациозная женщина лет семидесяти, при виде которой все сотрудники начали подниматься с мест и торопливо приосаниваться. Это была премьер-министр Голда Меир.

Она сразу обратила внимание на молодого красивого парня, который всего неделю назад устроился на работу, а к нему уже стояла очередь из мигрантов. Почему-то только что прилетевшие в Тель-Авив граждане хотели пройти инструктаж именно у него. Все знали, что Голда Меир испытывала слабость к молодым мужчинам и мимо такого красавца из Литвы пройти не могла.