Алина Жарахина - Сценарий известен

В оформлении обложки использована иллюстрация:

© Helenaa / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

Володька сдал сессию на все пятерки и в честь окончания второго курса литературного института решил сегодня прогуляться по московским улочкам, заглянуть куда-нибудь, в общем, культурно провести время. Но его сокурсник Ленька неожиданно отказался составить ему компанию. Пить в одиночестве Володька не любил, хотя после войны всё чаще прикладывался к бутылке, но и домой в этот тёплый июньский вечер 1948 года идти не хотелось. Вдруг он вспомнил, что в доме культуры имени Ленина, где художником подрабатывал его приятель Константин, сегодня планировался вечер современной поэзии. Володька решил пойти туда. Может, встретит там Константина и уговорит составить ему компанию.

На улице ещё светило солнце, но дневной зной уже отступал. Начинался приятный летний вечер, который дарил ощущение свободы и беззаботности. В детстве в такие дни Володьку нельзя было загнать домой, допоздна они гоняли с ребятами в футбол или сидели во дворе и мечтали о будущем. Да и на войне, которую лейтенант Володька прошел в пехоте с 1942 по 1944 год, пока не получил тяжелое ранение и не лишился правой кисти, в такие летние вечера солдаты подолгу не расходились спать и вели длинные неспешные разговоры о довоенной жизни. Правда, Володьке рассказывать особо было нечего (он ушел на войну в девятнадцать и, кроме школы, ничего не видел), поэтому он предпочитал слушать.

До дома культуры он решил идти пешком: современная поэзия его особо не интересовала, поэтому он рассчитывал прийти под занавес мероприятия, чтобы только перехватить Константина. Быстрым армейским шагом (Володька не умел ходить медленно) он спустя полчаса уже был на месте. Литературный вечер был в самом разгаре, всем, желающим послушать начинающих авторов, в небольшом зале мест не хватило, поэтому многие толпились в дверях. Володьке сквозь задние двери еле-еле удалось протиснуться на галерку. Он знал, что Константин предпочитает сидеть именно здесь. Окинув взглядом последние ряды, он увидел своего приятеля. Тот, как всегда, сидел с важным видом знатока, закинув ногу на ногу. Взгляд его был устремлен не на сцену, где робко и еле слышно читал своё стихотворение о любви какой-то молодой студентик, а в пол. Это означало, что он не в восторге от происходящего. Константин считал себя человеком, знающим толк в искусстве, особенно в живописи и поэзии. Он сам ещё до войны закончил художественное училище, отлично и много рисовал, и, возможно, ещё и писал стихи, хотя никому в этом не признавался.

Володька хотел привлечь внимание своего приятеля, но, как назло, студентик не прекращал читать свои «страдания юного Вертера». Прошло минут семь, когда он, наконец, закончил. В зале раздались редкие аплодисменты: похоже, стихи студентика не понравились не только Володьке. Воспользовавшись шумом, он окрикнул Константина. Тот обернулся, увидел своего приятеля и направился к нему.

– Ты какими судьбами здесь? – шепотом, чтобы не мешать зрителям спросил он.

– Да вот, сессию сдал, хотел предложить тебе прогуляться, посидеть где-нибудь. Как ни как отличник! – с гордостью ответил Володька.

– Прям сейчас не могу. Тут должен один человек выступать. Хочу послушать, – произнёс Константин, немного смущаясь, как показалось Володьке, – подождешь? Это недолго…

– Подожду, – вздохнул Володька, порываясь выйти из душного битком набитого зала, потому что ему очень хотелось закурить.

– Не уходи, послушай тоже. Это вещь!

Константин был критиком по натуре, ему редко что нравилось, даже признанные шедевры он ставил под сомнение, а тут вдруг «вещь». Володька решил послушать, что же так высоко мог оценить его приятель.

После робкого выступления студентика вышел фронтовик. Он был одет в гимнастерку, на груди висела «За отвагу». Володька стал прислушиваться. Константин отвернулся и уставился в окно, по сему Володька понял, что это не то выступление, ради которого они здесь задержались. Фронтовик читал хорошо, громко, с выражением, но, в общем-то, банальные вещи: о любви к земле, которую он защищал и на которой растет береза. И вроде как береза – аллегория женщины и родины, и будущих поколений, и чего-то ещё. Такого добра о войне сейчас писали много, и хотя Володька проникся вниманием к выступлению фронтовика (как ни как воевал), но глубокого впечатления, которое на него производил, скажем, Маяковский или Есенин, его стихи не оказали. Фронтовик прочитал четыре строфы и закончил. Зал забурлил рукоплесканиями, Володька, поддавшись общему настроению, тоже энергично захлопал.

За ним объявили какую-то женщину. Она долго не выходила, утомленные зрители, воспользовавшись паузой, принялись громко обсуждать услышанное, и вскоре зал стал напоминать не дом культуры, а воскресный базар. Наконец, на сцене показалась худощавая девушка, совсем девчонка. Никто всерьез не обратил на неё внимания, в отличие от Константина, который всем своим корпусом подался вперед и даже сел на край стула. Увидев такое внимание со стороны своего приятеля, Володька тоже стал прислушиваться… Она читала негромко, но уверенно и со знанием дела. Зал быстро притих. Там, где того требовал текст, она делала большие паузы, во время которых зрители с замиранием смотрели на её строгое выражение лица и глаза, устремленные куда-то далеко, поверх всех этих людей.

– Прости меня:

Последняя фраза эхом отозвалась в голове Володьки:

– «А я хочу летать… Да, да, я тоже хочу летать…» – подумал он в этот момент и удивился, как совпало его, Володькино, настроение, которое он сам не мог ни понять, ни выразить, с настроением этой девушки. Наверное, это и есть поэзия, когда чужими красивыми словами выражаются твои сомнения, твои разочарования, твоя боль, наконец. Хотя вроде ни о чём таком в этом небольшом стихотворении написано не было. Так, акварельный набросок, пара штрихов…