Сергей Михайлов - Минута молчания. Сборник рассказов

И как бледно, мелко, мелочно выглядел на его фоне другой чеченец, добровольно сдавшийся в плен и сдавший врагу своего товарища по оружию! «Свой»… да, именно так отрекомендовал себя этот тип. Да пусть он хоть трижды «свой», он всё равно остаётся предателем! В глазах простого обывателя измена всегда была и всегда останется самым презренным, самым низким преступлением, и никакой закон, никакие директивы «сверху» не способны оправдать её, возвести в ранг подвига, придать ей оттенок героизма.

* * *

Загрохотало, загремело за окном, грозным дрожащим гулом отозвалось в стенах и стёклах покинутого хозяевами дома. Бесконечная вереница российских танков шла через село, шла на Грозный. Выпавший вчера снег почти весь сошёл, и теперь тяжёлые гусеницы месили грязную снежную жижу, уродовали шрамами податливую землю. Где-то далеко, на правом фланге, зарокотали орудия – шла артподготовка. Готовилось массированное наступление на непокорную столицу самостийной Ичкерии, эту цитадель воинственных боевиков. Лейтенант знал: скоро поднимут и его взвод. Знал: самые тяжёлые бои ещё впереди. Чеченцы будут биться за свой Грозный до последнего. Сколько же ещё русских парней положат в этой бессмысленной бойне? сколько похоронок получат их матери? сколько горьких слёз прольют их жёны, родные, близкие?..

Он оторвал взгляд от окна, вернулся к собственным проблемам. С этими двоими надо было что-то решать. Но чем больше думал об этом деле лейтенант, тем дальше оказывался в тупике. Он и не заметил, как выкурил подряд три сигареты.

Пленные давно уже молчали и теперь ждали решения своей судьбы, первый – с угодливой покорностью и готовностью служить новым хозяевам, второй – с отчаянной решимостью и непримиримой враждебностью к ненавистным оккупантам.

Лейтенант ткнул бычок в пепельницу и крикнул:

– Сержант!

Тот тотчас же явился на зов командира.

– Увести арестованных!

Сержант замешкался.

– В расход?

– Под замок. И чтоб глаз с них не спускать! С обоих.

Но сержант не спешил выполнять приказ.

– Я бы с ними не цацкался, лейтенант. К стенке обоих – и баста.

Взгляд лейтенанта стал тяжёлым, упрямым.

– Выполнять приказание, сержант!

Тот пожал плечами.

– Дело твоё, лейтенант. Но будь моя воля, я бы каждому… пулю в лоб… и чтоб глаза в глаза… за тех наших парней, что полегли в этой проклятой земле… – процедил он сквозь плотно стиснутые зубы.

Две стороны, две ненависти, две истины – и каждый по-своему прав! Как здесь не свихнуться! Оставшись один, он снова закурил. Потом встал из-за стола и принялся мерить комнату нетерпеливыми шагами.

Как поступить? С одной стороны, налицо явный враг, который не скрывает своей ненависти ко всему русскому, – и перебежчик, добровольно пришедший в расположение федеральных войск. По законам военного времени враг должен быть уничтожен, к тому же, другому, следовало проявить благосклонность. Чёткая, недвусмысленная позиция: есть только чёрное и белое, свои и чужие, правда и неправда. Всё однозначно, прозрачно, вбито в каноны государственной целесообразности, однако… однако существует ещё и вторая сторона медали.

Лейтенант грохнул кулаком в стену и выругался. Проклятье! В такой тупиковой ситуации он оказывался впервые. Но дело даже не в ситуации. Он понимал: сейчас решается судьба не только тех двоих, но и его собственная. Он оказался перед выбором, который рано или поздно должен был сделать и который наверняка приходилось делать не ему одному в этой грязной войне, а сотням, тысячам русских ребят, брошенных сюда, в далёкую Чечню, на усмирение маленького гордого народа.

«Спокойно, парень, спокойно, – пытался успокоить он себя. – Давай разберёмся во всём по порядку. С самого начала. С самых азов». Он сосредоточился, виток за витком отмотал моток времени назад, сбросил с души тяжкое бремя последних военных месяцев.

Очищение. Непредвзятость. Свежий, не замутнённый предрассудками и идеологическими установками взгляд. Разбуженная совесть, взятая в союзники. Да, именно это требовалось ему сейчас, чтобы сделать правильный выбор.

Проклятый выбор!..

* * *

Почему-то вспомнился дед (царство ему небесное), бывший танкист, майор в отставке, и его рассказ о том далёком пятьдесят шестом, когда в составе танковой бригады он, совсем ещё зелёный, необстрелянный юнец, был направлен в мятежный Будапешт. Судьба социалистических завоеваний в Венгрии оказалась в опасности, затаившаяся гидра контрреволюции вновь подняла голову, – требовалась безотлагательная помощь Советского Союза, верного и надёжного друга венгерского народа. И помощь была оказана. Советское вмешательство помогло венгерским коммунистам освободить страну от банд мятежников, вернуть народу власть. Да, таков был рассказ деда, который он слышал не раз, из года в год, обычно на двадцать третье февраля – праздник, который старый танкист чтил более остальных. В этот день дед обычно бывал особенно разговорчив.

Но однажды его рассказ имел продолжение. То ли он выпил лишнего – дед любил отметить свой праздник по всем правилам, под водочку, под маринованные грибочки, – то ли затосковал беспричинно по былым годам, только пустил он вдруг слезу и поведал внуку, тогда ещё десятилетнему пареньку, странную историю. О том, как венгерские школьники, двенадцати-четырнадцати лет, однажды забросали их танковую колонну бутылками с зажигательной смесью. Танки вспыхивали, как свечи, бойцы в спешке покидали их, тушили как могли, заливали водой, матерились, но стрельбу не открывали – дети всё-таки… Ничего не понял тогда внук, а спустя некоторое время и совсем позабыл.

А сейчас вот вспомнил.

* * *

Он вспомнил отца. О его последнем напутствии перед отправкою сюда, в этот чеченский ад: «Запомни, сын: ты служишь Родине. Это самое святое, что есть у человека. Будь твёрдым, с честью выполняй свой долг, не пасуй перед опасностями и смертью. Будь верен присяге. Чести, традициям, славе русского солдата, русского офицера. Ты идёшь защищать нашу землю от подонков, которые посмели поднять руку на Россию. Будь непримирим к ним. И запомни ещё одно: Родина всегда права. Потому что это твоя Родина, другой у тебя нет и быть не может».

Отец часто рассказывал о своей службе в Афгане. Он прошёл ту войну от и до, начал её лейтенантом и закончил в чине полковника. Трудно было сказать, чего он привёз больше, когда в один прекрасный день вернулся домой: шрамов от душманских пуль и осколков или боевых наград: и того, и другого было в избытке. Ему только-только стукнуло тридцать пять, он был совсем ещё молод, хотя и казался порой умудрённым жизнью стариком. Отец свято верил, что служить Родине, стране, партии нужно безоговорочно, самозабвенно, не раздумывая. И потому его рассказы о войне всегда носили отпечаток пафоса, какой-то особой гордости – за страну, которой служил, за молодых советских парней, бесстрашно бившихся с врагом. С грустью, со скупыми слезами на глазах вспоминал о павших в чужой земле бойцах. Но бывало, глаза отца вспыхивали ненавистью, когда, стиснув зубы, до хруста сжав кулаки, он рассказывал о изуверских пытках, которым подвергали наших ребят не знающие жалости афганские душманы.