Любовь Сушко - Забавы и шутки демиургов. Литературные мифы

А самое главное, если в своих вредных опытах профессор добьется успеха, то и им это может пригодиться. Потому Шарикова отправляли подальше и повыше, и с интересом следили за тем, как он тявкал в тех местах, куда отправлялся по их указанию.

Помотавшись по разным учреждениям, он хотя и плохо, но начал соображать, понимал, что так ничего не получится. И тогда какой-то пес приблудный и подсказал ему, что можно писательством заняться, там все и выложишь. В веках останутся творения, и потомки прочитают, каким гадом был профессор, и как он из собак людей, да еще и писателей делал.

Но особенную рекламу делать профессору – террористу и врагу народа не стоило, но тот самый народ правду знать должен именно такую, как он ее понимал, и не беда, если понимает своеобразно.

Хотя мозгов у Шарикова была не много, а таланта вообще никого, только он на этом не зацикливался. Это в самый раз. С мозгами и талантами как раз проблем всегда больше, и уж точно никуда не пробьешься.

Пусть он понятия не имел о комедии дворянского писателя, но своим умом до того же самого дошел, и при этом был собой очень даже доволен.

Но, прихватив с собой револьвер и запас веских аргументов, он все-таки решил к профессору и отправиться. Знакомых у него много, вот и пусть заставит вступительное слово к труду его гениальному написать. А когда имя то самое они узрят, то и решат, что он гений, а там и премию подкинут.

№№№№№№№№№

– Писателем, значит, – вернулся Шариков к реальности, когда голос профессора снова услышал.

– Еще Пастернак и Ахматова живы, но у нас уже есть писатель Полиграф Полиграфович Шариков. Чудненько, как же я сам раньше до этого не дошел, хорошо хоть подсказали, догадливый вы мой.

Шариков двинулся вперед, остановить Верку Сердючку тех дней было так же трудно, как и нынче. Хотя масштабы не те, и занавес уже был железным, но все-таки, наглости и нахрапистости у них хватало всегда, а не сам ли он ее и сотворил.

– Нет, профессор, – взревел он.

– Что нет, голубчик, пока я вникал в ваши идеи, вы уже передумали становиться писателем? – говорил Филипп Филиппович с очень серьезным выражением лица, от этого все звучало еще забавнее.

– Еще чего, фамилия у меня будет другая и имя тоже, я псевдо, как его возьму.

В бездонных глазах профессора, наполненных вековой печалью, появился ужас, соображал он рядом с Шариковым медленнее, чем обычно, но все-таки соображал.

– Я надеюсь, что вы не думаете, милостивый сударь, – осторожно стал пытать Шарикова профессор.

– Думаю, я возьму вашу фамилию, а чо, звучит она неплохо, говорящая фамилия, можно сказать. Писатель это тот, который мир меняет, а кто не согласиться, у нас другое оружие найдется, к перу мы еще и штык приравняем.

Профессор схватился за голову, потому он и не видел как в полутемную комнату медленно и неслышно вошел доктор Борменталь.

Зина, случайно услышав начало разговора, бросилась за ним, и доктор, услышав финал уникальной беседы, понял, что не должен промахнуться на этот раз.

Если они не вернут Шарикову его прежнее лицо, вернее морду, то пострадают не только те несчастные, с которыми он физически расправится, но и много больше народу. Это мировая катастрофа, и доктор решил снова спасти мир.

Только что-то все-таки скрипнуло под ногами, Шариков был теперь если не умнее, то опытнее. Он сиганул в распахнутое окно и исчез в темноте.

Профессор очнулся, взглянув на своего помощника.

– И что же нам теперь делать, голубчик, когда мы с вами нового писателя в мир выпустили.

– Право, не знаю, доктор, но думаю, что нам его не поймать теперь, вряд ли мы сможем догнать его, а сам он сюда точно не вернется, хоть вы мозгами его не наградили, но уж звериного чутья хоть отбавляй.

– Теперь я понимаю, насколько вредоносны мои опыты, да что после драки кулаками махать, – сокрушался профессор, в тот момент он казался безутешным.

– Ничего, профессор, собак много, критиков наделаем, как-нибудь образуется.

Профессор молчал, он думал о том, стоит ли еще и критиков творить, но когда услышал тявканье, визг и лай издалека, то понял, что не обойтись без этого, если сказал «а» надо говорить и «б». А те, которые есть, с их писателем они просто никак не справятся, нужны новые. Какой писатель, такие и критики.

Проникнувшись важностью момента, засучив рукава, профессор принялся за свое вредное дело. А что ему еще оставалось, когда такая промашка вышла, и он писателя сотворил по легкомыслию страшному и непростительному.

№№№№№№

На втором съезде писателей его похвалили даже, сказали, что появилась новая писательская прослойка, хотя и мозгов у них маловато, и иногда тявкают громко, а то и кусаются вовсе, зато политику партии и правительства понимают правильно, а это самое главное.

Доктор Борменталь, принес новую газету, в которой все это и было написано. Заплакал старый профессор, совсем, как Иван Царевич у камня, где три варианта судьбы написано было, а он выбрал самый худший, как всегда.

Да что делать, плачь, не плачь, детище его от всех собак оттявкается, любого покусает, а то и загрызет до смерти и фамилию не спросит.

И чтобы хоть как – то успокоить бедного профессора, и произнес доктор Борменталь:

– Не печальтесь, умоляю вас, и в этом есть что-то хорошее.

– А не подскажете что, любезный, – поинтересовался профессор.

– Фамилию вашу он не взял все-таки.

– А какая же у него фамилия, – оживился профессор, слезы высохли на его щеках.

– А пес его знает, только не ваша точно, я проверял.

– Голубчик мой, вы уж как наш Шариков выражаться начали, я попросил бы вас, любезный.

– Конечно, профессор, но Зина говорит, что если огурец бросить в рассол, то он все равно засолиться.

– А знаете, чем мы с вами от Шарикова отличаемся, или как там его теперь, не будем мы солиться, не будем и все, мы еще посмотрим, кто кого.

И профессор вдруг оживился, в глазах его сверкнул игривый огонек.

Правда, он еще не знал главного, что из следующего его опыта уже Верка Сердючка вылупится. Но многого еще не знал старый и неугомонный профессор.

Такая вот история тогда получилась.

Бесы переглянулись.

Они только минуту помедлили, и стали спорить о том, что было бы если бы профессор решил из чертей людей делать. Представить это было трудно, но они решили больше не медлить, а вдруг ему захочется и такой опыт проводить.

Нет, надо было какой-то тихий уголок отыскать и немного дух перевести, такие герои любого черта с ума сведут.

Филоложка 11 О том, как черти создали любовный треугольник и почему он в четырех угольник превратился ненароком.

Наши бесы после суеты в двух столицах, и похождений в Пекле решили передохнуть немного. И стали они искать тихое болото, в котором и на самом деле иногда черти и водятся, когда отдыхают от забот и хлопот.