Любовь Сушко - Забавы и шутки демиургов. Литературные мифы

Вот и снова несутся, забыв о России куда-то,
Что их гонит в туманы и смутные дали опять?
Только там, в тишине, так измаялся ангел крылатый —
Наших Чацких, Онегиных больше уже не догнать.
Как хранить на чужбине, какая в том боль и отрада,
Всюду синее небо, но земли чужие милы?
Вот остался один над просторами Летнего сада,
А других в эти дали заморские сны увели.

И мелькают кареты, их встретит старушка Европа,
Перекрестки России оставив давно за спиной,
Уносились герои к каким-то чужим перекопам,
Шли в печальные битвы, забыв о России родной.
Снова в ужасе Рудин рванул, но закончилась битва,
Снова где-то Печорин не может покоя найти.
Над чужбиной звучат и послания их, и молитвы,
Лишь опальный поэт там, в Михайловском, пишет стихи.

Посмотреть на других и себя показать всей Европе,
Рим, Неаполь, Париж, все годится для русской тоски.
Только там, в иноземье, ты вспомнить язык свой попробуй,
Если вспомнишь, пиши и картины свои и стихи.
Мир прекрасен и мил, кто же спорит, творцы и скитальцы,
В звездном небе блудили, домой возвращались не в срок.
Долго Пряхи устало искали их где-то, и пальцы
Ненароком на нити вязли опять узелок.

Гоголь плачет о тройке, Италией снова любуясь,
И Тургенев в Париже за Русь поднимает бокал.
Так живут вдалеке, и тоскуют, и знают другую,
Небывалую Русь так, как гений ее описал.
Жизнь несется легко или тяжко, труды и заботы,
Мир погряз в пустоте и экстазе несбывшихся снов.
Знаю, гении наши не могут сидеть, отчего-то
Им в туманной Германии слышится музыка слов.

Все бросая опять, о Москве суматошной мечтая,
То Париж свой, то Рим оставляют скитальцы во мгле.
Жить в Европах легко, а в России душа умирала,
Гневно ангелы где-то все звали к родимой земле.
И на кладбищах мира остались они в лихолетье,
Что же делать, мой друг, им чужбина родней и милей.
А былинная Русь снова снился во мгле на рассвете,
Ждет напрасно и немо забывших ее сыновей.

Что там снова за гром? Отчего так тревожно воюют?
Это гений дуэль на Кавказе своем учинил.
А Перун в небесах, все увидев, хрипит и лютует.
Он вершины достиг и погиб, о, отчаянный мир.
И не скоро к нему доберутся по грязи телеги,
А угрюмый полковник его хоронить запретит.
Мир устал и нелеп, только молния яростно где-то
Это мертвое тело в немой тишине осветит.

Ангел видит во тьме, что куда-то несутся кареты,
Не сидится им дома, не сможет никто удержать.
В иноземье стремятся, забыв все немые запреты,
Эта жажда скитаний, ее не понять, не унять.
– Где вы были куда направляетесь, ангел мой, летом?
Вод целебных мираж, и желание мир посмотреть.
И хранитель усталый напрасно парит над поэтом,
«Ни дожить не успел, не допеть ему вновь не успеть».

И мелькают во мраке Флоренция, Вена и Прага,
Кто на лето туда, кто на вечность уходит шутя.
Повод есть убежать, и Европа как будто бы рада…
Вот забыв обо всем, в неизвестность как прежде летят.
– Эти русские снова, – я слышу, а дальше не ясно,
То ли хвалят угрюмо, а может, ругают шутя.
И несутся кареты, и ждем их обратно напрасно.
Что же делать, мой друг, чем не тешилось наше дитя?

Не успев повзрослеть, или может, стареть не желая,
Уносились до срока, искали, где им хорошо.
Скорбно древняя Русь и Россия опять вспоминают
Тех, кто рано ушел, и домой, заплутав, не пришел.
Их чужая земля как могла в тишине укрывала,
Иноземная речь над могилами снова слышна…
И какая-то девушка, имя читая – рыдала….
Вспоминала поэта и плакала снова княжна…