Эжен Моне - Ангел света и любви. Философский роман

– Благодарю, Мария, передайте родителям, будьте так любезны, что я уже встала и скоро спущусь к столу.

– Хорошо, сударыня, так и передам.

– Мария.

– Да?

– Мы уже столько лет с тобой знакомы, ты мне как сестра, необязательна вся эта официальность, можно просто Лили и на ты.

– О, моя госпожа, я бы с радостью, но ваши родители…

– Твои, твои, Мария, я понимаю, в их присутствии я сударыня, между нами просто Лили, просто ты, хорошо?

– Хорошо, Лили, правда, это так непривычно.

– Вот и договорились.

– Да, мы ждём тебя, – в ответ Лили улыбнулась ей.

Умывшись, Лили распахнула дверцы своего гардероба, всматриваясь в каждое платье. «Так-так, сегодня особенный день, что же, что же… какое платье надеть?» – подумала она. И средь множества пышных нарядов её взгляд остановился на платье нежно-бирюзового цвета: никаких пышностей, талия заужена, низ более свободен, не прилегает к ногам, длина сосредоточена на щиколотке, скромно, красиво.

«Вот оно, – восхищённо подумала Лили, – в нём я, пожалуй, и пойду», – и поспешила переодеться.

– Мария, вы разбудили Лили?

– О, да-да, господин, она попросила передать, что скоро спустится к столу.

– Замечательно, вы, кстати, прекрасно выглядите, Мария.

– Спасибо, сэр, – ответила смущённо она и одновременно подумав: «Что это с ними со всеми происходит, странно, но приятно».

– Я так полагаю я сегодня более расторопен, нежели другие?

– Вы правы, сэр.

– Мария, можете подавать вино к столу, красное 1823 года, моё любимое – Жамсель Лусаро.

– Да, сэр.

В дверях столовой показалась Антуанетта, жена Хавьера, подкравшись на носочках к нему сзади, обхватила его шею двумя руками.

– Доброе утро, дорогой! – сказала она, поцеловав его в губы.

– Доброе утро, милая! Ты изумительна, твои благовония, дорогая, сводят меня с ума.

– Спасибо, Хавьер.

– Это ты поэтому так долго собиралась? Душилась, наносила мазки красками на свои глазки, – он подсел к ней поближе, смотря в глаза, стал нежно водить пальцами по лицу. – Щёчки румяня и припудривая, на губки нанося масла, – коснувшись их двумя пальцами, он приблизился к ней ещё ближе, настолько близко, что можно было чувствовать дыхание друг друга на коже, оно расстилалось тонким слоем по лицу, будоража кровь, пальцами второй руки он дотронулся её шеи, и мурашки пробежались в тот миг по всему её телу, глаза их соприкоснулись, можно было увидеть в них разгорающееся пламя.

– Дорогая, я чувствую вкус твоих губ, даже не коснувшись их, – и в считанные секунды он губами коснулся её губ, затем глаз, потом отклонился немного назад, посмотрел на неё и сказал: – Антуанет, я люблю тебя!

Она застыла, думая, что ей это снится, таких моментов в их жизни не происходило с тех пор, как родилась Лили, жизнь была обыденной: вечно работа, усталость, нет времени и т. д.

– Милая, с тобой всё в порядке?

– Может, мы отложим поездку на другой день?

И сквозь безмолвность, сквозь тишину раздался пронзительный смех. Засмеялся Хавьер, Антуанет поддержала его, они оба залились смехом, вернувшись в прошлое на много лет назад, дежавю такое уже бывало: исчезает стол, стулья, дом, и они вдвоём на берегу озера ещё задолго до свадьбы, роскошный берег, устланный зелёной травой, высокий старый дуб: в знойные, жаркие дни они спасались под его могучими ветвями от палящего солнца, держались за руки, смотрели в глаза, жили, просто жили, купались в этих лучах и смех, что порой до слёз, до боли, приятной боли – этого не забыть уже никогда, и именно сейчас был этот момент. Спустя столько лет он вновь раздался в их сердцах, в этих стенах, что за время обветшали, помрачнели, обросли рутиной и суетой, они встрепенулись, и всё наросшее с годами осыпалось.

– Вот это да, милый, – Антуанет обняла его так нежно-нежно. – Что это было? Я чувствую себя смущённо и растерянно, как в день нашего знакомства, как девчонка.

– Да, я знаю, это рассвет нашей жизни, и ты знаешь… ведь я то же могу сказать и о себе, я забыл о возрасте, почувствовал себя молодым и влюбленным, ведь со временем это переросло во что-то немое: столько работы, мысли, проекты и… кажется, не оставалось времени для самого главного – для любви, для слова «любимая», мы теряем себя в каждодневной суете. А в этот миг словно рука ангела меня коснулась, разбудила моё сердце, сняв с глаз пелену, и я воспрял духом, и этот запах, этот аромат, – он защёлкал пальцами, смотря на неё, – я его почувствовал, слышишь, милая? – он повернулся вокруг себя два раза и засмеялся. – Я помню его, Антуанет.

– Хавьер, ты как мальчишка, ей-богу.

– Ну и что тебе не нравится?

– Нравится, очень.

– Почему? – он подбежал к ней, взяв её легонько двумя руками за плечи. – Почему, милая Антуанет, ты не пользовалась этим парфюмом столько лет и именно сегодня ты нанесла его за ушки, на шейку и запястья, что побудило тебя?

– Я не знаю, просто решила вчера перебрать старые вещи и… средь всего увидела флакон моих первых духов, которые мама подарила мне на восемнадцать лет.

– Это восхитительно, – он сел рядом с ней и взял её за руку. – Я помню тот дивный вечер, и о нём повеяло в момент, когда ты подкралась ко мне сзади и так нежно поцеловала, твой аромат коснулся меня, и тотчас нахлынули воспоминания. Помнишь июль 1875-го, вечер, когда родители уехали в Хорватию на похороны твоего деда, ты осталась с домработницей и няней Сарой, я тогда так сильно по тебе соскучился, вскочил на вороного и помчался к тебе, подъехав к тебе, я перелез через изгородь, горел свет в твоём окне, как сейчас помню, ты сидела у окна, готовилась ко сну, а Сара расплетала твои косы, окно было открыто, ведь было лето, я любовался тобою, и мне так захотелось к тебе, обнять тебя, и я решился постучать в дверь, помнишь?

– Да-да, конечно, помню, у Сары тогда такое лицо было: кто это может стучать в столь поздний час? – говорила она смеясь. – Говорю: «Не знаю», а она мне: «Сударыня, закройте окно, а то мало ли что, родителей нет, вдруг какие разбойники». Признаться честно, я немного испугалась тогда, подошла к окну, чтобы закрыть его, а там ты стоишь и улыбаешься, ну вот тут я всё и поняла.

– А у меня в тот момент дыханье спёрло, говорю: «Выходи!», а ты: «Не могу». «Ну пожалуйста, я так соскучился по тебе!» Ты помолчала, а потом сказала: «Хорошо. Сара уснёт, и я выйду».

– Да, помню, у меня тогда у самой дыхание спёрло, и бросало в дрожь, я тебе сказала спрятаться. Она зашла вся ошарашенная, – и Антуанет засмеялась, – с испуганным лицом, – Хавьер тоже засмеялся. – «Не пойму, – меняя голос, стала рассказывать она, – что это было?» – А я ей: «Что, что случилось, Сара?» – «Спрашиваю: кто? Молчат, насмелилась, взяв швабру в руки, открыла дверь, а там никого. Думаю, может, мне показалось, не могло. Вы ведь тоже, сударыня, слышали». Я ей: