Роман Сенчин - Петля

Сейчас она сидела в его кабинете и говорила плачуще:

– Это… это беспредел самый настоящий… извините за слово. Выдают утром четыре сигареты на весь день, а если находят спрятанные – отбирают. Пользоваться ножницами, пилочками, краситься – только в присутствии сестёр. А они смотрят как звери. Особенно эта, которая сегодня старшая.

– Алина Борисовна, – уточнил врач.

Ольга на некоторое время оторопело замолчала – не могла осознать, что у этой стервозины тоже есть имя и отчество.

– Наверное, – кивнула наконец. – Она… Это просто возмутительно. Как в тюрьме какой-то… строгого режима. – Сравнение со строгим режимом не выходило у неё из головы.

– Да, я понимаю вас, Ольга Евгеньевна. Понимаю и сочувствую. Не вы первая приходите ко мне с этим.

Вениамин Маркович протяжно вздохнул, и Ольга увидела, какой он усталый, измотанный. А ведь немногим старше неё – скорее всего, сорока нет. Она знала, что у него жена, дети; наверняка, кроме профессиональных, донимают и домашние заботы и проблемы. Ещё вот и такие разговоры – о хамках медсёстрах. Бедненький…

– Режим, – он усмехнулся, и от усмешки его усталость стала очевидней, – режим ужесточился, это правда. Я ничего не могу сделать – медсёстры действуют в соответствии с регламентом. Так что прошу вас, Ольга Евгеньевна, потерпеть. Пожалуйста. И не беспокойтесь. Хорошо? Иначе наш курс не принесёт никакой пользы… Как ваша живопись? Что читаете? Посоветуйте что-нибудь стоящее…

В общем, от него Ольга вышла более-менее успокоенная. Вернее, смирившаяся. Даже несчастные четыре сигареты в сутки не вызывали такого негодования, как поначалу. Тем более что накуривалась во время прогулок – покупала в ближайшем магазине пачку «Парламента», а на входе в отделение сдавала медсёстрам.

– Мы скоро ларёк табачный откроем, – шутили те. – Все полки забиты.

Но смирение разрушало Ольгу – она чувствовала, что опускается. Скоро станет как эти её соседки – посмотришь на их почти насекомое существование и реально с ума начинаешь сходить… Вспомнились соседки прежних лежаний.

Те с раннего утра начинали чистить перья, выбирать, в чём пойдут на завтрак, а в чём примут на обходе Вениамина Марковича. Красились, перекрашивались. Сколько было жизни…

Помнится, Ольгу они бесили, а теперь хотела, умоляла какие-то силы, чтоб случилось чудо и вернулась та атмосфера.

Чуда не происходило: в палате, как ядовитый туман, висела зеленющая тоска. Наряды, косметички, плойки были заперты у медсестёр; женщины чахли.

Спасаясь, Ольга погуглила ближайший салон красоты и во время прогулки, когда дежурила не очень злая смена, отправилась делать маникюр. Если опоздает, эти вряд ли набросятся.

Вошла в салон – переоборудованную квартирку на первом этаже пятиэтажки – смело, гордо, всячески стараясь вернуть то ощущение, какое было до больницы: ощущение, что она подарок этому миру, она – победительница. И то, что оказалась в нынешнем положении – чуть ли не заключённой, у которой отобрали почти все вещи, заставили жить по унижающим её регламентам, – случайность. Скоро эта случайность будет исправлена.

– Добрый день! – сказала громко и широко улыбнулась, распахнула глаза.

И так застыла, окаменела с этой улыбкой, которая стала постепенно оползать к подбородку: перед ней стояла Алина. Та самая Алина Борисовна.

На лице надзирательницы мелькнуло замешательство, но быстро сменилось выражением приветливости и чего-то такого, что бывает у официанток, горничных, консультанток в бутиках.

– Здравствуйте! – ответила. – Проходите, пожалуйста. Что будем делать? Стрижка, маникюр, педикюр?

– Я… Я хотела маникюр. – Ольга услышала в своём голосе виноватость, собралась и повторила увереннее, жёстче: – Маникюр.

– Отлично! Классический? Французский? Бразильский? Френч? Можно сделать кружевной…

– Мне нужен шеллак. – Ольга решила выбрать посложнее. – Есть такая услуга?

– Конечно! Раздевайтесь, вот вешалка…

В салоне были ещё девушки, но в те полтора часа, пока происходило снятие старого лака, остригание отросших ногтей, накладка нового, сушка под УФ-лампой, она видела только Алину. Как вошла, влипла в неё и взглядом, и сознанием, так и не могла оторваться. Испуг, недоумение скоро испарились, осталось любопытство: Ольге было интересно наблюдать за хамкой, чуть не садисткой в другой обстановке. И практически ничего общего с той Алиной у этой не было. Взгляд другой, голос другой, даже движения. Словно добрая близняшка.

И, как это заведено у маникюрщиц, она начала рассказывать… Обычно в салонах велись разговоры о сериалах, новых поездках ведущих «Орла и решки», о событиях в «Доме-2», новости о Баскове, Бузовой, Лере Кудрявцевой, и Ольга слушала их с интересом: сама она телевизор почти не смотрела, журнальчики не читала, сериалы предпочитала умные и сложные, а тут вот – раз в месяц – будто оказывалась в иной реальности.

Но Алина рассказывала не о сериалах и звёздах, а о своей жизни. Как-то так ненавязчиво начала, и потекло, потекло неспешно, без нервов и рыданий в горле. Словно делилась сюжетом неоригинального, вторичного, но всё же цепляющего за душу фильма.

Ей двадцать семь. Дочка и сын, больная мать. Живут здесь, недалеко, в двухкомнатной квартире. Мужа нет и не было. Мужчины появляются, конечно, но до свадьбы не доходит. Зато детей оставляют. С детства хотела стать врачом, правда, в школе училась неважно, поэтому пришлось уйти после девятого. Окончила медучилище, стала работать медсестрой. Сначала в тубдиспансере, а потом перешла в эту больницу – и к дому ближе, и опасность заразиться туберкулёзом или ещё чем минимальная.

Денег постоянно не хватает, алименты – слёзы просто: «эти, папаши-то, никто нигде официально не работает», – поэтому, когда приятельница предложила подрабатывать в салоне красоты, с радостью согласилась. «А что – сутки на смене, сутки отсыпаюсь и по дому разное, а потом день здесь. Терпимо». Прошла курсы, стала мастером.

В ответ Ольга рассказала, что художница. О выставках, поездках, заказах портретов богатых людей, даже мэра…

Расстались чуть ли не подругами, и Ольга как-то летяще, как в старой песне поётся – летящей походкой, не чувствуя своего веса, дошла до корпуса, возле крыльца выкурила сигаретку. Поднялась в отделение. Сигареты решила не сдавать – спрячет под тумбочку. Остальные бригады медсестёр, кроме Алининой, обыскивают формально, а чаще не обыскивают вовсе; Алина же вряд ли теперь будет свирепствовать. По крайней мере, по отношению к ней… Откровенный рассказ, двести рублей сдачи, которые Ольга не взяла, имели какое-то значение.

Но она ошиблась. На следующий день шмон случился раньше, чем обычно, – во время завтрака. Обитательницы отделения были в столовой, а в это время Алина со своей напарницей переворачивали постельное бельё, рылись в тумбочках, двигали нехитрую мебель.