Дмитрий Вельяминов - Запрети меня

Вспомнив про шишку, я раскромсал ее на столе и решил немного сгладить разгон.

Дом я покинул уже поздним вечером, так и не дождавшись такси. Машина реанимации попала в пробку, я лежал на кушетке, через люк в крыше я видел, как работает сирена. Белая надпись «выход» на стекле люка на случай автокатастрофы в моей ситуации вела в вечерние тучи – видимо, сегодня там было особенно людно, меня откачали.

Машина сигналила в застывший безучастный городской поток автомобилей. Мы встали в крайней правой полосе, вероятно, на Ленинском – по ширине неба я мог предположить, что это проспект. В кабине водителя работала магнитола, по радио звучала композиция «Summertime» в исполнении Эллы Фицджеральд. Ее голос наполнял салон особой магией и теплотой, смягчая ощущение от пронизывающего удара в грудь, которое осталось после разряда тока. В первые секунды я не различал ни лиц, ни слов из разговоров врача с медсестрой, затем услышал: «Доброе утро, придурок! – и потом довольно сочувственное: – Знаешь, куда мы тебя везли?»

Все, что я запомнил до удара в грудь, свидетельствовало, что даже со вставшим мотором я все прекрасно понимал. Сначала ты делаешь себе инъекцию смертельной дозы, затем еще одну, но, оставаясь на ногах, глубоко затягиваешься сканком и, выдохнув, теряешь сознание. Я упал возле дивана, и мне словно бы включили фильм. Я увидел все моменты, в которые мне было хорошо, все забытые мгновения неосознанного счастья. В этом фильме не было ничего из того, что казалось мне крутым, не было даже телки-фотомодели, которая играла в панк-группе на бас-гитаре, – той, в прозрачной футболке, на которую я ходил смотреть в шестнадцать. Но были показаны мне именно те события, где я чувствовал не страсть к женщине, а по всей видимости, любовь к самой жизни, обращенную вовне. Именно те моменты, в которые я меньше всего чувствовал свою исключительность и замкнутость в собственном теле и которые, как ни странно, походили на то, что происходило со мной сейчас. Словно я нисколько не умирал, а только терял очертания. Мое тело, распростертое у дивана, не вызывало сочувствия. Я смотрел на него так, словно у меня тысяча жизней – просто эта тоже сломалась. Я видел комнату сверху – в нее вошла Даша. Она начала искать заначки с наркотиками, затем перепрятывала их, потом била меня по щекам. Затем выбежала и вернулась с соседкой, они позвонили в скорую. Без сомнения, я испытывал легкую грусть, но не оттого, что я вне физической оболочки, а потому, что все происходит образцово чернушно. Потом в комнату вошли врачи. Соседка позвала мужа – очень крупного мужика, бывшего мента, обычно он сильно пил, – который согласился помочь. Это были соседи снизу, а жильцы из квартиры напротив предпочли спрятаться. Тело положили на носилки и понесли вниз. Даша по дороге накинула на мое физическое воплощение олимпийку Adidas, шлепанцы и шорты с тремя полосками, которые я раньше надевал не слишком часто, так как давно забро сил спорт. Этот комплект долгое время лежал в шкафу, и я все думал, зачем он мне. Теперь я знал, что это такая специальная одежда для передоза. В машине я перестал следить за всем происходящим сверху и начал возвращаться в тело. Мне делали искусственное дыхание и толкали в грудь. Затем разряд, и я почувствовал, как женщина в синем бушлате держит меня за руку, ее руки были холодны. Даша сидела на лавочке у моих носилок. Водитель закурил, спешить было некуда. Надпись «выход» на люке заставила меня улыбнуться. Еще больше меня взбодрила татуировка «Байконур 1988» с кривым стартовым комплексом на кисти правой руки водителя.

Через двадцать минут машина остановилась у проходной, с полминуты мы постояли, дожидаясь, пока охранник поднимет шлагбаум, затем въехали на территорию, обогнули здание, и остановились у крыльца.

– Одевайся, – сказала Даша.

Я сел на кушетку, накинул олимпийку и застегнул молнию.

– Пойдем, дорогой, – сказала женщина-врач, встав у меня за спиной.

Медсестра открыла дверь, все было настолько деликатно обставлено, что можно было подумать, мы отправляемся на бал в честь моего возвращения к жизни. Я, конечно же, поддался. На выходе из кареты меня поддерживали за руку, из магнитолы играла красивая мелодия. Даша прикурила сигарету и дала ее мне, я затянулся, голова закружилась, но летний ветерок, блуждающий в полумраке, очертил трехмерность пространства – несмотря на выход из тела, я все еще был под кайфом. На втором этаже особняка в стиле псевдоклассицизма горел свет, наверное, все уже танцевали. Я совсем не досадовал, что начали без меня, хотя и немного обмяк, но был еще способен выйти в свет. Еще затяжка, и мы красиво вошли в мою новую жизнь. Я, конечно же, был взволнован, мы стояли уже на крыльце. Сейчас нас оглушит музыка и ослепят огни. Медсестричка и врачиха улыбались – разумеется, они были рады сопровождать меня, и я чувствовал себя увереннее в присутствии таких дам. Дверь отворилась. Оба тапочка хорошо прилегали к ногам, хотя один из них я и прожег сигаретой в прошлой жизни, залипнув под хмурым, но это не главное, главное – осанка. Именно по ней, а не по фраку швейцар определяет, кому учтиво поклониться и о чьем прибытии немедленно докладывать хозяину. В конечном счете, для меня это был не первый выход в свет, и даже в таком состоянии я мог нести себя соответственно – как бы сильно ни билось сердце, голову нужно держать высоко, несмотря на подозрения, что бал будет проходить в отделении бесплатной городской наркологички.

В приемном отделении дамы покинули меня и, кажется, были этому рады. Даша курила на улице, за окном первого этажа. Швейцар был чрезвычайно резок, заполняя бумаги. Видимо, своим природным умом он чувствовал приближение ночи и не мог совместить естественного желания предаться сну с чувством долга. Он почти не поднимал отяжелевших век от листов бумаги, над которыми склонилось все его широкое красное лицо. Я услышал, как карета с дамами тронулась. Но, как бы там ни было, я был очень благодарен им за все то электричество, что случилось между нами.

После моего отказа подписать бумаги на госпитализацию дежурный врач вызвал полицейских. Формальной причиной послужило то, что дежурный врач был совсем не дурак и, как правило, на передоз легавые приезжают раньше, чем скорая по уведомлению от оператора 03. Естественно, Даша знала об этом и сообщила оператору «о внезапной потере сознания по непонятным причинам». Маленький обман, конечно же, вскрылся, как только врачи увидели меня – следы на венах, зрачки – и саму Дашу… Но было уже поздно. Теперь я должен был сдать мочу на тест и пройти лечение в наркологичке «по собственному желанию», что как минимум должно повлечь постановку на наркологический учет по месту жительства – я отказался.