Виктор Верин - Русский легион

И сердце мое дрогнуло. Я отказался подчиниться собственному разуму, который пытался убедить меня в том, что чудес на свете не бывает, что жизнь – это не любовный роман, что все у нее пройдет, что она не сможет выдержать мое затянувшееся возвращение к жизни, что не сможет она пожертвовать ради меня своими здоровыми амбициями… Да и сам я – смогу ли пожертвовать горько-сладостным отрешением от суетной жизни ради нее? Но когда тебе под сорок, то порой так хочется во что-нибудь или кому-нибудь поверить. И сам себе, не признаваясь в том, я поверил Ите. Зря? Может быть, все же следовало прислушаться к голосу собственного разума? Не знаю. Впрочем, Ите ее родители, мои ровесники, твердили почти то же самое. Они настаивали на том, чтобы она прекратила прогуливать занятия в университете и возвратилась в Петербург. Совершенно правильно настаивали. И ультиматум ей предъявили по всем правилам рыночной экономики – или берись за ум и не строй из себя взрослую барышню до окончания университета, или из дому не поступит больше не одного денежного перевода – пусть, мол, твой избранник и позаботиться о твоем достойном обеспечении. Все это было убедительно для нее и понятно для меня. Содержание такой молоденькой «штучки» требовало денег, с помощью которых можно было бы обеспечить привычный для нее с детства образ жизни. Да и Северную столицу ей оставлять насовсем не хотелось…

Ничего конкретного я ей не сказал, но начал потихоньку входить в дела и «делать» деньги. Мне нужен был еще месяц, чтобы закончить выполнение взятых на себя обязательств и за счет причитающегося мне вознаграждения выкупить квартирку в Питере, поношенный «Форд» с форсированным движком и путевки на элитный черноморский курорт. Пришлось вспомнить опыт работы бизнес-адвокатом и заняться юридической практикой для платежеспособной части населения.

Ита уехала в Питер сдавать сессию. Не виделись мы уже около двух месяцев. В то время я занимался «отмывкой» денег одного из своих ненавистных клиентов, соблюдая при этом, максимально правила конспирации, так как ни мне, ни ему не нужно было огласки. Над составлением бумаг сидел ночами. Днем на основной работе засыпал на ходу, валился от усталости с ног в прямом смысле этих слов. Хоть и противно мне было помогать ненасытным человекообразным хорькам скрывать наворованное богатство, но делалось ведь все это ради НЕЁ! Эта мысль, казалось, должна была меня успокоить, тем более что с каждым днем я приближался к тому состоянию, когда смог бы удовлетворить любое ее пожелание. Но желал ли я сам быть вместе с Итой? В мыслях даже боялся я произнести этот вопрос, но каждый раз пытался оттянуть принятие окончательного решения, придумывал всякие предлоги, чтобы не ехать к ней и как-то поймал себя на мысли, что радуюсь стечению обстоятельств, препятствующих нашей встрече, в форме волокиты с оформлением визы, загранпаспорта или еще чего-нибудь. По всей видимости, я испугался кардинальных перемен в привычном укладе жизни и тянул время в ожидании случая, предоставляющего возможность оправдать свою нерешительность, ставшую реальной причиной разрыва наших отношений. Я надеялся, я почти верил в то, что молодость возьмет свое, что она не выдержит долго одиночества. Она уже познала удовольствие, которое можно получить с мужчиной, а их, мужчин, вокруг в избытке – молодых, энергичных, красивых, остроумных, стремящихся к тем же удовольствиям. И, наконец, дождался. Выслушав по телефону очередную порцию моих заверений в необходимости отложить мой приезд к ней еще на какое-то неопределенное время, она решительно заявила:

– Я говорила, что никогда не смогу простить тебе измену. Думаю, что и ты тоже…

Глупая, жестокая девчонка! А если бы я тебя, в самом деле, любил? Впрочем, если бы любил, то давно уж обнимал ее колени, а не прятался бы за надуманные причины своего отсутствия. И она прекрасно чувствовала подобную неискренность. Но, все равно, обидно… Сердце екнуло и на какой-то миг замерло от такой новости. Ну, зачем она вытащила меня из небытия? С одной стороны, роман затянулся, и его давно было пора прекратить, чего и сам в тайне желал. Но, с другой стороны, было такое ощущение, что в моей душе убили веру в чудо, в любовь… Осталась только тоска. Я не способен на высокие чувства. Ничего нового не случилось… Впрочем, это был первый случай, когда я разменял слово «любовь», не любя. Зачем? Захотелось угодить молоденькой девчонке? Нет. Пожалуй, меня привлекло ее стремление к самопожертвованию ради любви. Было интересно наблюдать за ней и надеяться на то, что огонек чувства разгорится в костер. В моменты отчаянной внутренней борьбы между ее страстями, когда на какой-то миг любовь одерживала верх, всячески хотелось поддержать ее, и как-то в порыве нежных чувств я даже сболтнул: «Я физически не смогу жить без тебя». Я вспомнил этот случай и ухватился за него как за ценную находку. Раз сказал – значит нужно соответствовать! Вот куда нужно идти дальше! Вот чего ты еще не знаешь – ты не знаешь того, что делается на краю жизни. Но покончить с собой – это грех и еще большая слабость, чем поверить женщине. Пусть судьба и дальше ведет меня. Отправиться я решил туда, куда всегда бежали поэты от несчастной любви – на вечно воюющий Кавказ. Хотя, может быть, бежали и не от любви, а, скорее всего, от разочарования в жизни. Надоела и мне вся эта мышиная возня. Борьба за право просто честно жить стала неизбежностью, похожей на битву Дон Кихота с ветряными мельницами. Я не хотел уподобляться несчастному безумцу, но и продолжать вести скотский образ жизни не было сил терпеть. Поэтому – на Кавказ!

Но сначала была Москва…

В первый же вечер служебной командировки в Москву на фестиваль театров малых городов России, я позвонил из гостиницы своему питерскому приятелю, известному радикальными патриотическими взглядами.

– Саша! Привет! Ты как-то рассказывал о Русском легионе. Не подбросишь мне их московский адресок?

Сашку многие считали не совсем нормальным. Да и сам я при первой нашей встрече был того же мнения. Но стоило мне с ним пообщаться, увидеть его картины, почитать его стихи, и мнение мое переменилось на прямопротивоположное. Сашка обладал огромным интеллектом и неисчерпаемым творческим потенциалом, что давало ему право на снисходительное отношение к массе суетливых человечков, копошившихся в пыли проходящей мимо истории. Ему нравилось разыгрывать из себя дурачка и наблюдать за самодовольством своих собеседников, не видящих дальше кончика собственного носа, распухшего от гордыни до размеров мирового экрана, защищающего внутренний мир его обладателя от потоков разума, совести, чувственности… Многое в творчестве Сашки было созвучно моему душевному самочувствию. Он умел находить красоту там, где другой ее не видел. Он спасал красоту, обращая на нее внимание своими картинами. Когда-то он работал художником на Ленфильме, а когда Союз развалился, а следом и мощнейшая киностудия, Сашка не ударился в бизнес, отказался от заманчивых предложений и остался свободным художником, берущим заказы только для того, чтобы обеспечить себе минимум на пропитание, содержание квартиры и студии. «Мне противно работать на этих подонков, прорвавшихся к власти, – заявлял он, – Если бы я увидел, что для торжества идеи всеобщей справедливости нужна была бы от меня жертва творческой свободой, то я, не задумываясь, пошел бы работать туда, где был бы наиболее полезен – убирал бы мусор, мел улицы, пахал землю… Но делать что-то сейчас – это лить воду на мельницу, которая тебя же и перемелет. Демократия и рынок – это подлейшие демагогические изобретения, направленные на оболванивание и порабощении народов, но я ничего не могу им противопоставить, так как нет организации, способной осуществить противостояние, нет лидеров»… И все же, у Сашки были интересные знакомых в самых различных слоях общества, в том числе и среди тех, кто пытался что-либо доказать с помощью оружия.

Читать дальше