Александр Макушенко - Демоническая фабрика

Она была одета ослепительно. Наши свидания пошли ей на пользу – сразу улучшилась кожа, за которой я и так прежде не замечал никаких дефектов. Волосы немного выгорели на солнце, но это было, как я полагал, из за наших с нею прогулок.

Взяв меня под руку, она радостно заболтала о своей работе. О, Бог ты мой, какая же скука! И надо было бы ей сказать это прямо, но что делать, если у человека кроме его работы больше ничего попросту нету?

Я поддакивал ей, когда она пыталась вызвать меня на откровенный разговор. Больше у меня ничего не получалось, но ведь надо же знать меру и в своих молчаниях. И я начал с ней говорить на отвлеченные темы. В основном это касалось нас обоих. То шубку ей подарил, то вот кольцо то ей зачем то вручил.

Было ли это моим раскаяньем? Я уже давно перестал понимать, что тут вокруг меня происходит. И предложил ей снять с себя обувь. Она смутилась на пару секунд, но я подал ей пример и первым снял туфли. Было приятно чувствовать под босыми ногами теплый асфальт, а ей было непривычно вдвойне. И она обрадовалась как ребенок, которому только что подарили новую игрушку.

Гулять по парку в столь погожий день было особенно приятно. И надо же, я приучил себя к прогулкам! Быть может, и к семейной жизни когда ни будь себя приучу. Но голос… главное, чтобы голос был столь же хорош, как в первые минуты знакомства. Однако освежить память…. Это было такой редкостью в наших жизнях.

Вступив в кучу песка, которую недавно накопали тут ремонтники, я остановился и предложил Кате сделать то же самое.

– Холодно, – пожаловалась она спустя несколько секунд.

– Ничего, главное, чтобы было приятно!

– Да, но мне все равно холодно!

– Тогда пошли на асфальт.

И взяв ее за руку, я спустился с кучи песка и помог ей самой. Она надела туфли и шла некоторое время не произнеся ни звука.

Нас оттеняло лишь шелест ветра и пение птиц. Было одиноко, но вот почему я побоялся сказать и себе самому. А спутнице рядом все, казалось, шло на пользу. Она сияла вечной улыбкой и шла так радостно, словно вокруг не было никакого зла. Вообще. Вообще ничего не было. Только она и ее суженый.

Мне стало лестно от таких мыслей. Потом мы завернули ко мне домой. Я жил на другом конце парка. И еще немного через дорогу. Она редко у меня бывала, только вот зачем? Убирать было лень, да и не до этого было: надо было сдавать очередную книгу, а Кариеномен только читал и шутил про маленькие объемы. Зато за пару месяцев получался солидный сборник историй.

В доме у меня часто шли магические ритуалы. Остановить ветер, это был минимум, на который я стал способен. И повелительство ветру было одним из главных способов привлечь девушку. Она давно уже считала меня чудаком, но вот напрямую заявить об этом не могла. Это и так читалось в ее взгляде.

…Сев на кресло, она зажмурила глаза и попросила добавки. Это был солидный бутерброд, но она хотела еще. И было странно намазывать ей кусок хлеба снова, словно она не видела, с чем он. Это было довольно странное масло, с перекрошенным мясом, почти чечевица на вкус и она же такая же и на вид. Только синяя. Синяя колбаса была таки редкостью в нашем районе, но я таки нашел магазинчик, где продаются деликатесы. И там и была она, странная колбаса с луковичным запахом. Потом было это… чай. Обычный такой крепкий простой чай, который ни с чем не смешивался, ни с медом, ни с таинственными луковичками чумных докторов. И все таки она была хороша. Странное приданное. Все при ней. И голова и шерстка. Фигура чуть сухощава, но это убирается легко. И я закормил ее бутербродом.

– И себе намажь, – велела она, притираясь поближе к бутерброду. Поближе, дальше, повкуснее. Все было при ней. Только бедра суховаты. Поэтому я намазал ей на всякий случай еще пасты, что сделал сам при помощи мясорубки. И потому притирка пойдет еще лучше, если я нарежу еще хлеба.

– Так тонко.

– Я люблю делать бутерброды.

– Так сделай еще.

– Располнеешь. Их надо есть потихоньку, вечно матерясь и делая вид, что ты тут совсем ни при чем. И после раскуриваешь длинную сигару…

– … Панателлу?..

– Не совсем такую. Скорее, халф – корона.

– Совсем дикая. Она солодит мозги и набираешься грюйта, чтобы там не говорили монахи. Говорят, они сами пить запрещали, и собирать грюйт.

– Ну, собирать то да. А вот пить, так сам продавали. Пропала бы баснословная сумма из казны, если бы они не запретили собирать грюйт.

– Так это все ради денег?

– И разнотравье тоже. Это уже потом научились добавлять в солод хмель и использовали его вместо пива. Потом варка усугубилась и стало есть зазорно. Все полнели. А с того пива толстели лишь монахи, коим дозволялось пить по четыре литра в сутки, чтобы не пьянели.

– Это немного для пьянки…

– Ну так они пили через вечер. Иные монахи старались пить реже, и обращали внимание на воду. И так они толстели, пока не приходила лысина. Потом они начинали читать чаще и садилось зрение. И ведь во всем виноваты монахи, которые добавляли грюйт вместо пива.

– Я бы тоже научилась варить пиво.

– Эль. Эль, моя дорогая, иначе ты была бы сожжена за колдовство.

Она вздохнула с облегчением. Что ж, хоть готовить не научилась. В наших отношениях поваром был я. Это и хорошо и плохо в одно и то же время, ведь отнимало немало сил и, опять таки, времени. А время я ценил больше всего. С каждым дуновением ветра я постился насчет того, что стал старше еще на один день и пришла моя морозная старость. Я был совсем молод, если не сказать, чтобы юн. И все таки старость настойчиво ощущалась за порогом дома. Почти тридцать лет. Мне стало почти за тридцать лет и я ни разу ни с кем не бывал в ЗАГСе. Что ж, будет шанс все это исправить. Но как ни будь потом.

– Ты замуж меня возьмешь?

– Обязательно. Придет время и я тебя позову на ужин. А там гляди, и кольцо будет.

– Только пирог не надо. Я хочу торт. Покупной. А ты все делаешь вместе. А вот женишься и все будем делать вместе.

– Обязательно!

Я вздохнул. Но аккуратно, так, чтобы она не видела. Что то быстро у нас все скрутилось на рутину. Не было в ней чего о такого…. Может, она просто отстранилась? Не похоже.

Я выдохнул и призвал Кариеномена. Молча, чтобы ничего не опошлить. Тот молча и ответил. Он стоял рядом с ней и взял ее за руку незаметно для нас обоих.

«Ушли!» коротко скомандовал он и указал пальцем на двор. Тогда я предложил Кате пойти на прогулку и она согласилась. Быстро одевшись, мы выбежали во двор и стали играть друг с другом. Не спрашивайте меня, в какую игру мы играли. Скорее всего, она называется догонялки. Но главное, что в ней есть принцип. Принцип блаженства, что тебя догонят. Поэтому убегали все довольно нехотя и матерились на нас люди, которые в эту минуту проходили мимо.