Максим Пономарев - Операция XX

– Это правки международного министерства образования, – пояснил Галл. Я знаю, что вы не раз видели эту книгу, так что не вижу смысла останавливаться на каждой из них. Не сочтите за грубость, но я должен спросить вас, вы ведь внесли в свою лекцию необходимые правки? Вы сказали детям, что женщины – это ничтожные твари, достойные существования только в качестве сексуальных и промышленных рабов? Вы сказали им, что, как установила наука, люди прекрасны настолько, насколько отвратительны женщины? Вы сказали, что женщины являют собой скопление всех порицаемых в нашем обществе качеств?

Мартин понимал, что выполнил не все пункты из этого списка, но в то же время он понимал, что профессор Галл никак не проверит правдивость его ответа, а портить репутацию на новом месте работы ему будет очень некстати. Тут же он вспомнил о том, почему его не устраивал его учебный план и какие изменения он хотел в него внести. Не колеблясь ни секунды, он ответил:

– Конечно, профессор Галл, я внес все необходимые правки.

Лицо директора изменилось. Его глаза вновь наполнились привычным спокойствием, и он медленно вернулся к столу и сел в свое кресло.

– Прекрасно. Я знал, что могу даже не сомневаться в вас. Кстати, я совсем забыл предложить. Может быть, вы хотите чай или кофе?

Мартин уже догадался, что директор завел этот диалог, чтобы спросить его о правках, и про себя отметил, что этот человек не настолько прямой, каким показался Мартину изначально, и с ним надо вести себя настороженно. Пока профессор Галл говорил и перемещался по кабинету, Мартин успел рассмотреть его более детально. Высокий побеленный потолок выглядел нелепо на фоне малой площади кабинета. Мебель, преимущественно деревянная и лакированная, наталкивала на мысль, что директору не чужды атрибуты аристократической жизни. Комод, стоявший у правой стены неподалеку от двери, имел красивую, но устаревшую резьбу, а на его поверхности стояли настольные часы с маятником. Высокий шкаф, заполненный книгами, словно служил частью стены, игравшей роль перегородки между двумя помещениями кабинета. Мартин не знал, что находится в другой комнате, но его это мало интересовало. Он был уверен, что не найдет там для себя ничего интересного, и мысль о наполненности того помещения мимолетно проскользнула через его сознание.

– Нет, спасибо, я ничего не хочу. Если это все, что вы хотели узнать, позвольте мне идти, меня ждет работа.

– Сегодня она вас уже не ждет. Мне надо было срочно с вами поговорить, но я понимал, что в ближайшее время это единственная возможность осуществить наш диалог, и, не зная заранее, сколько он продлится, я поручил провести ваше следующее занятие другому учителю. Ваша работа на сегодня окончена.

Это известие удивило Мартина. Он встал, поблагодарил директора, обменялся с ним рукопожатиями и вышел из кабинета.

Мартин вышел от директора в задумчивости. Он был погружен в мысли об этом разговоре, как вдруг его сознание посетила мысль, которая на несколько секунд выбила его из колеи. Что, если Галл весь урок стоял у двери и все слышал? Если это так, то лучше бы Мартин сказал правду, это обернулось бы для него меньшим количеством проблем. В любом случае он не знал, была ли это проверка, и узнать это теперь можно было только спустя время. Он прошел по коридору к лестнице, спустился на первый этаж и вышел на улицу. Дождь уже кончился, но все вокруг напоминало о его недавнем визите. Земля в клумбах и газонах намокла и превратилась в грязевую жижу, а с крыш некоторых домов до сих пор капала вода. Небо было по-прежнему затянуто тучами. Мартин остановился под навесом рядом с входной дверью и закурил. В некоторых уголках Земли его еще могли осудить за подачу плохого примера детям, но прогрессивное лондонское общество четко разделяло работу и личную жизнь, поэтому никто не обратил на это внимания.

Докурив, Мартин выбросил окурок в урну, спустился по извилистой дороге к проезжей части и через несколько минут стоял на остановке в ожидании автобуса. Когда тот подъехал, Мартин зашел внутрь и сел у окна, прислонив голову к стеклу. Ему еще предстояло проверить тесты восьмиклассников по Наполеоновским войнам и составить учебный план на завтра. Мартин был рад, что у него сегодня еще есть работа, так как отдыхать он толком не умел, а любая праздность казалась ему худшим наказанием. Он очень много работал в прошлой школе и надеялся, что в этой он будет загружен не меньше, ведь в противном случае ему бы пришлось придумывать себе новые занятия, которые были бы ему чужды, чтобы занять свободное время. У него по-прежнему не выходил из головы разговор с профессором Галлом. Зачем добавлять в учебные планы субъективную эмоциональную оценку, если исторические факты говорят сами за себя? Не является ли это пропагандой? И если да, то зачем добавлять ее в учебники, если все действительно так, как учат детей? По долгу профессии Мартин хорошо был знаком с понятием пропаганды, и эти правки наталкивали его на определенные сомнения. Он был одним из немногих людей, хорошо знакомых с определением этого слова, большинство же имело очень расплывчатое представление о пропаганде. Вся информация находилась в открытом доступе, но она почти никому не была нужна, так как из-за избытка всевозможных благ люди становились ленивыми и пассивными. Тонны информационного мусора, ежедневно лившиеся из всех уголков и щелей, отрицательно влияли на когнитивные функции населения. Со временем у них ухудшалась память и концентрация, а энергозатратные мыслительные процессы заменялись получением новой информации. Она сливалась в единый бесконечный поток, столь же бесполезный, сколь непрекращающийся. Мартин привык подходить к своей работе беспристрастно, а от него требовали выражать личную приверженность идеям, в которых он сомневался. Такой подход противоречил его отношению к работе.

Погруженный в эти мысли, Мартин доехал до своей остановки, вышел на улицу и зашагал по направлению к дому. Оказавшись в квартире, он переоделся и по обыкновению прошел в спальню к своему письменному столу. Он заварил себе кофе и погрузился в работу, забыв об утренних раздумьях. Почти сразу Мартин отметил легкость вопросов и то, насколько поверхностно, судя по результатам тестов, преподавался в этой школе материал. Незаметно за этим занятием пролетело четыре часа. Тучи на улице рассеялись, и им на смену пришло солнце, которое ярко светило, но почти не грело. Еще не высохшие лужицы блестели и переливались на нем. Закончив с тестами, он достал учебник истории для девятого класса и толстую тетрадь, в которой он всегда конспектировал и структурировал наиболее важную по его мнению информацию. Вспомнив, что семнадцатый параграф остался незавершенным, он открыл вторую его часть и прочитал: «Женская реформа». Он невольно содрогнулся и уставился на изображение железных ворот. Это был тот отрывок, в котором было запрещено что-то менять. Учитель должен был прочитать текст учебника, не отклоняясь от него ни на одно слово. Мартину никогда не нравились такие ограничения. Он был творческим человеком и везде находил свой уникальный подход. Это была одна из причин, почему данная тема была самой его нелюбимой во всем школьном курсе истории.