Левон Адян - В то далёкое лето. Повести, рассказы

– Правильно говоришь, – мама таинственно смотрит на Аргину. – Армен хороший парень. – Я старый человек, а старые люди имеют право учить, советовать. Говорю же, мой отец не может жить без загадок. Кто бы спросил его, какой же ты старик? – Это Вы – старик? – улыбаясь глазами, говорит Аргина, искоса глядя на отца. – Аргина джан, ты меня молодым не видела, – довольный словами Аргины, улыбается отец, – нет, сейчас старый, не подбадривай меня, не обманешь. Когда человек близится к пятидесяти, значит, старый… А ведь эта глупая молодость так быстро проходит… Я скажу тебе, дочка, это пространство, которое разделяет старость от молодых лет, очень короткое, старость наступает неожиданно, как снег. Утром встаешь и видишь, все вокруг белым-бело. Отец Армена, правда, умер, но сын позаботился о семье, о сестрах, не сбежал в город, как другие, на легкую работу, остался в селе, на глазах у матери, а теперь, вон, привез стройматериалы, хочет построить двухэтажный дом.

– И, одновременно, учится заочно в автомобильно-транспортном институте, – добавляет мама.

– Дай Бог ему здоровья. Достойный сын таким и бывает. Человек своими делами ваяет себе памятник, который будет стоять столько, пока солнце не замерзнет, – довольный сказанным, отец победоносно смотрит на всех нас и продолжает: – вон, видите эти звезды? Есть звезды, которые давно погасли, но они продолжают светить нам, освещают нашу дорогу. Настоящий человек похож на такую звезду: его, к сожалению, нет в живых, но дело, оставленное им, живет, другим освещает дорогу. До меня, – продолжает отец, – сельским ветеринарным врачом был Вачаган, из соседнего села Колатак. Расположено это село прямо у реки Хачен, но он давно жил здесь. Царствие небесное ему, какой был честный человек, чистая душа, в наших селах не найдешь человека, кому бы он не сделал добра. Мир держится, вот, на таких людях… В нашем селе был и другой Вачаган… Нет, не Вачаган, Вагаршак, – засмеялся отец, -тихий, спокойный был человек, жил себе, опустив голову. Еесли с ним не заговорить, целыми днями мог молчать. Во время войны попал в плен, три года находился в немецких концентрационных лагерях, лет десять потом здесь, в наших лагерях мучился. Как-то из района приехал человек, инструктором райкома был, спрашивает Вагаршака:" Как ты жизнь свою прожил, дед?» – «Не считая немецких лагерей, ни одного хорошего дня не видел», – говорит Вагаршак. Прямо смех… У Вагаршака была дочь, ее звали Размела, такая красивая, что глядя на нее, останавливалось дыхание: волосы золотокудрые, а глаза, глаза… Вышла замуж в деревню Газанчи, мужа зовут Манташ, – растерянно оглянувшись вокруг, отец сказал. – Да, о чем я говорил? – Про Манташа, – сказала мама. Но мне показалось, что она сказала это иным тоном, потому что отец растерялся еще больше и сказал:

– Нет, не про Манташа… Да, вспомнил, про отца Армена, хороший был человек, очень хороший был человек, Армен весь в него. Аргина, также, небезразлична к Армену, я это заметил давно. Мы, даже, вместе однажды поехали в Тартарское ущелье посмотреть на строительство водохранилища. Туда поехали на «Виллисе» Армена. Как только мы спустились к реке в ущелье, словно спускаясь с гор, редкий туман расстелился над рекой, и солнечные лучи, проходя через него, отражались в реке, и вода в ней блестела, переливалась в лучах осеннего солнца. Там и тут, слева и справа от дороги, какие-то парни продавали в ведрах кизил и орехи. Завидев машины, поднимали ведра вверх. Аргина сидела на переднем сиденьи, рядом с Арменом, а я, оставшись на заднем сиденьи один, прилипал то к одному окну, то к другому. Это было незабываемое путешествие в сопровождении зажигательной музыки из магнитофона. Высовывая голову из машины, я с интересом наблюдал горные склоны, утопающие в солнечных лучах, девственные леса и прозрачный Тартар, окрашенный в разноцветье гор. Увлекшись разговором, Армен и Аргина почти забыли про меня. Они о чем-то непрерывно говорили, смеялись, и, несмотря на сильный встречный ветер, я слышал обрывки их веселого разговора. Армен вел машину на большой скорости, что мне очень нравилось. Дорога стремительно уходила назад из-под колес, а ветер беспрерывно свистел, фу-ш-ш-ш… – Медленно езжай, Армен, – просит Аргина, легонько касаясь плеча Армена, – не видишь, повсюду ухабы? – Боишься? – улыбается Армен, на мгновенье поворачиваясь к Аргине. Его рука ложится на ее руку, и его пальцы нежно сжимают их. Он в этот момент вел машину только левой рукой. – Смотри на дорогу, ты же можешь нас скинуть в ущелье. – Моя машина знает, кто здесь сидит, она такое не сделает. – Все равно, на дорогу смотри. Ты, что, впервые меня видишь? – Нет, конечно, но каждый раз, когда вижу тебя, мне кажется, что в первый раз, и каждый раз влюбляюсь с первого взгляда. Знаешь, мне достаточно было увидеть тебя одно мгновение, чтобы потом не забыть целую жизнь.

– И когда это было?

– Когда ты еще школьницей впервые приехала к нам. С того времени. Всегда вспомина – Поэтому тебе хочется меня похитить и увезти на далекую-далекую планету? -смеется Аргина. – Да. Точно, догадалась. Решил похитить. Шеф мой добрый старик, он обязательно отдаст машину. – А зачем похищать… когда я согласна?.. – глаза Аргины таинственно сверкают, и улыбка рождается на ее пухлых губах и расходится по всему лицу.– Я согласна, – полуоборачиваясь в сторону Армена, говорит Аргина, – Похищай меня, но не на этой машине. На твоем старом грузовике. Увези меня на далекую-далекую планету. Армен задумчиво смотрит на Аргину. улыбается. – Ты знаешь. в последнее время… только не смейся над моими словами, хорошо? – Говори, смеяться не буду, – отвечает Аргина. – Неужели я когда-нибудь смеялась над твоими словами? – То, что я чувствую в последнее время, похоже на то, что чувствуют в религиозном экстазе верующие. Смешно, но я свой грузовик, который списан и брошен в одном углу гаража, забыть не могу. Не могу забыть по той причине, что на нем впервые привез тебя в село. Иногда, ловлю себя на мысли о том, что хочу зайти в гараж, втайне от всех, встать перед ним на колени и боготворить, как идола. Я представляю Армена, стоящего на коленях перед старым грузовиком и молящегося, и, честное слово, еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. И кто это говорит – Армен… Нет, я поменял мнение о нем. Я бы, вместо Аргины, не стерпел, прямо потерял бы сознание от смеха. А она… А она и не думает смеяться, смотрит на Армена с интересом и вниманием, будто ждет, что он еще заговорит. Неужели ей, действительно, нравится это безрассудство? Ничего не понимаю. А Армен продолжает свое. – Смешно, наверное… – Совершенно, нет. – Каждый раз, проезжая по большой дороге, ведущей в село, мимо понурого персикового дерева, где ты впервые вышла из грузовика, чуть притормаживая машину, я говорю: «Привет, старик, ты даже представить не можешь, как я рад, встречая тебя на своем пути.» Я это говорю вполне серьезно. Ты не веришь мне? Смейся надо мной, но поверь. – Верю… Господи, неужели можно поверить в такой бред? Если даже меня станут вешать, все равно, не поверю. А Аргина верит. Удивительно, очень удивительно… Подожди… о каком персиковом дереве речь?! На большой дороге, ведущей в село, понурое персиковое дерево… Значит, Аргина в то время в село приехала на его грузовике. Вот, почему Армен так быстро уехал… Не хотел, чтобы кто- то видел. Как это я не узнал его машину? В то время тоже, помню, грузовик оказался мне знакомым. Но издалека не смог точно определить – Армена машина, или чужая. Да, я многое понял тогда, в Тартарском ущелье. Наблюдал строительство с фундамента плотины, а, заодно, в дороге подтвердились все мои прежние подозрения.