Диана Ольшанская - Без ерунды

И вот однажды Весельчак в коридор не вышел. И на следующий день. Ей было страшно подойти к дежурной медсестре и задать вопрос. Да и как спросить: что с тем Весельчаком, который без ерунды?

На третий день, как раз когда Она направлялась к медсестре, мысленно формулируя свой вопрос, мимо Нее провезли каталку. На каталке лежал Друг: бледный, тихий, с закрытыми глазами, подпрыгивающий всем телом на неровностях больничного пола.

– Что с ним? – спросила Она у дежурной, кивая вслед каталке.

– Метастазы. Бедняга. Намаялся уже…

– …?

– Четвертая операция за год.

– Четвертая?

– Да… Больная, идите в свою палату, некогда мне! – почему-то рассердилась дежурная – то ли на количество работы, то ли на собственное сочувствие, не принятое в этих стенах.

Она шла по коридору и думала, но не о Весельчаке, потому что мысли о нем ужасно Ее пугали, а о том, почему их называют «больными». Разве это гуманно?

В своей палате Она увидела хмурого Врача, который повел Ее в свой кабинет. Глубоко вздохнув, он поправил очки и внимательно посмотрел на свои ухоженные ногти. Пробарабанив пальцами по столу, он глубоко вздохнул.

– Дело такое. – Врач показал Ей на стул. – Вы садитесь, садитесь. Тут ваши анализы… биопсия показала…

Он говорил, что удаление матки прошло вполне успешно, но неожиданно для всех у Нее обнаружилось генетическое заболевание печени, которое, к сожалению, уже привело к сложной стадии цирроза, а интоксикация, степень которой превзошла…

Но дальше Она уже почти не слушала, слова пролетали мимо. Ей казалось, что все это происходит во сне: ведь самое ужасное осталось позади! Ей же вырезали всю ерунду … Она смотрела в окно, где за спиной Врача бесстыжее солнце заливало парк с клумбами пестрых цветов и манило прочь из больничной клетки. «Может, просто улететь? Взять и выпорхнуть отсюда к солнцу? Интересно, что бы сказал на это Друг?». Врач прервал Ее мысли.

– Вы меня слышите?

Он поправил очки и снова побарабанил по столу. Она смотрела на него, словно он был за экраном большого старого телевизора, который хотелось выключить.

– Еще одна ерунда , – ответила Она задумчиво. – Вы же можете ее вырезать…?

Вот уже почти месяц, как Ей ни с кем не хотелось говорить, особенно после того, как Ее перевели этажом выше, где лежали самые тяжелые больные. Морг для живых, как Она для себя заключила, хоть ни разу в настоящем морге и не была.

На этом этаже царила тишина – в перерывах между жуткими стонами, а иногда и невыносимыми криками больных. Она так и не вышла из состояния анабиоза, которое накрыло Ее еще в кабинете Врача. Во сне наяву Ей было почти спокойно. Ее осматривали, нажимали тут и там, щупали, взвешивали, обмеряли, что-то писали в истории болезни. Не понимая, к чему именно Ее готовят, она сдавала бесконечные анализы и пробы, изо дня в день ходила из кабинета в кабинет, на какие-то процедуры, стараясь избегать зеркал, которые, как назло, висели повсюду. Она не могла смотреть на свое отражение: пожелтевшие кожа и белки глаз, красные звездочки лопнувших сосудов по всему лицу и телу, непомерно раздувшийся живот. «Неужели непонятно, что в больнице не должно быть столько зеркал? Это же не балетная школа… Зачем в них смотреться, сравнивая с тем, какими мы были? Разве это гуманно?»

Она испытывала отвращение к любой пище и худела на глазах. Ноги и руки превращались в спички, а живот раздувался все больше и больше. Тупая боль под ребрами справа почти не давала спать. Впрочем, непонятно, что на самом деле мешало больше: боль или стоны умирающих людей.

Она стояла в коридоре возле большого окна и наблюдала, как сентябрь тихо струится каплями дождя по стеклу, знаменуя внезапно наступившую осень. Мысли уносили Ее туда, где все было иначе, не так, как тут, в этих стенах успокаивающего цвета и в отвратительном запахе лекарств, которым Она пропиталась до кончиков волос.

За окном было красиво, рыжая листва не успела облететь, и внезапно Она ощутила неправдоподобную свободу. На мгновение Ей показалось, что можно совершить неосуществимое, стоит только расправить отекшие крылья… В конце концов, что хорошее ждало Ее впереди? Она оглянулась. В коридоре никого не было, и рука сама потянулась к створке окна. От прохладного свежего воздуха Она почти опьянела. Закрыв глаза, представила, как будет парить над всем, что ей было тут уготовано, и как оставит всех с носом. Бесчувственных врачей, циничных медсестер и ужасных санитарок, которые относились к немощным как к грязи, которую надо убрать. Оставалось только взобраться на подоконник. Было тяжело, но оно того стоило.

– Высоко же ты забралась, звезда моя! – послышался родной хриплый голос. Она повернулась и увидела его, своего Друга. Похудевший еще больше, с ввалившимися щеками и голым черепом, обтянутым тонкой кожей, он шел по коридору, насвистывая свою незатейливую мелодию. И главное – все так же улыбался. В его светло-голубых глазах видна была воля к жизни; они стали только ярче на фоне темных кругов. Сейчас он, пожалуй, ходил вдвое медленнее, чем месяц назад, и даже прихрамывал, но это был он, Ее Друг, Весельчак без ерунды …

«Откуда у этого человека столько сил?» – подумала Она. Ей хотелось сказать, как Она рада его видеть, хотелось спросить, где же он был и почему пришел только сейчас, хотелось поблагодарить за то, что он всё-таки Ее нашел… Но ком в горле не дал Ей произнести ни звука; а когда Друг помог спуститься с подоконника, сил хватило лишь на то, чтобы упасть в его объятья и расплакаться.

– Ну что ты, звезда моя, мы еще с тобой посвистим…

– Вот уж этой не до свиста, – гнусаво произнесла Санитарка, словно выросшая из-под земли. В руках у нее была стопка клеенок, которые она несла в процедурную.

– А чего бы добрым людям не посвистеть? – улыбнулся Друг.

– Добрым-то можно, только эта молчит уже вон сколько. А что на уме? Одному Богу известно. Окно закрой! По мне, так оно и лучше, пусть молчит – меньше шума. Тоже мне развела на жалость! Все вы тут… – махнула на Нее рукой Санитарка и скрылась за дверью.

– Правда, молчишь?

Она кивнула головой, все еще не справляясь со слезами.

– Есть у меня одна забавная вещица, хочешь, покажу?

Она снова кивнула головой, пытаясь улыбнуться. Весельчак достал из кармана картонную трубку размером с ладонь.

– Мыльные пузыри? – спросила Она, с трудом выговаривая слова. Кажется, Она уже забыла, как звучит Ее голос.

– Это кто-то стал пузырьком, пока меня не было. Ты лучше сюда взгляни. Видела такое? – сказал он и стал смотреть в трубку как в телескоп.

Она видела такое в далеком детстве, когда отец привез Ей из командировки калейдоскоп. Она его обожала, часами поворачивала, неустанно наблюдая, как меняются внутри узоры из цветных стеклышек. А теперь этот удивительный Друг возвратил Ее, пусть и на мгновенье, в счастливое детство, где Она была маленькой девочкой, «любимой папиной балеринкой», с большими мечтами о великом будущем, которое так и не свершилось…