Владимир Шевелев - Камень. Повесть

Как и всякий молодой муж, начинённый, словно пирожок, стереотипами и наивностью, он ожидал от жены моральной поддержки в трудный момент. И действительно, несколько месяцев Вика машинально, словно виртуальный голосовой помощник, произносила заученные фразы из фильмов о победе над обстоятельствами. Но со временем даже сухое, формальное выражение сочувствия пропало. Чем меньше Мирон приносил денег в дом, тем холоднее и безучастнее становилась Вика. Пока Мирон насиловал свой мозг книгами по саморазвитию, тайному искусству продаж, НЛП, Вика устроилась в фармацевтическую компанию на должность с солидной зарплатой. Экономический кризис наглядно показал, что не только от еды никогда не откажется человек, как бы беден он ни был, но и от лекарств. Вскоре семью Шпилевых в большей степени обеспечивала жена, что Мирон воспринимал крайне болезненно.

Отчаянные попытки сменить работу или даже сферу деятельности ни к чему не приводили. Что бы ни предпринимал Мирон, ничего не получалось. Жена с каждым днём всё сильнее отдалялась. О времени, когда Вика наигранно поддерживала мужа, оставалось лишь ностальгировать.

– Когда-то мой телефон вскипал от её сообщений, но теперь всё изменилось, – говорил Мирон. – Вика часто задерживалась на работе, что, в общем-то, было объяснимо. Ещё и командировки одна за одной: конференции, тренинги и прочие междусобойчики. Похоже, что микробиологи только и делают, что повышают квалификацию. Я так понял, Валь, их работа – учиться. Но чем тяжелее Вика вкалывала, тем жизнерадостнее выглядела. Правда, ровно до того момента, как замечала меня… В общем, холодная она стала, высокомерная. Через губу не переплюнет.

По ходу рассказа Мирон несколько раз с отвращением передёрнул плечами. Видимо, даже воспоминание о бывшей жене вызывало в нём злую брезгливость.

– Вечерами ей постоянно кто-то писал, телефон без конца вибрировал. Вика говорила, что по работе, – Мирон закусил губу. – Я успокаивал себя тем, что, будь у неё кто-то на примете, Вика честно бы мне рассказала. В конце концов, детей мы не завели, поэтому никаких особых трудностей развод бы не доставил. Не имело никакого смысла меня обманывать. Во всяком случае, мне так казалось.

– Похоже, я догадываюсь, чем всё закончилось, – сказал я.

– Как-то утром, за завтраком, она объявила, что подаёт на развод. Притом сообщила новость между делом, поедая тосты с сыром. У меня рисовая каша встала комом в горле. По её словам, уже полтора года у неё был другой мужик – некий фармацевт Марк, коллега. Надёжный, предприимчивый и, в отличие от меня, перспективный, – он покачал головой. – Я тогда чудом сдержался, честное слово.

– Дела… – прохрипел я и кашлянул, чтобы подавить смущение.

– Представляешь, мы ещё не отметили первую годовщину свадьбы, а она уже с ним там, в лаборатории… развлекалась.

Мирон сжал кулаки и отвернулся в сторону. Клянусь, на секунду показалось, что его глаза увлажнились. Я сконфузился и не поверил своим близоруким глазам. Быть того не может, чтобы сам Мирон, мечта всех девчонок с факультета, дал слабину. И причиной послужила какая-то Вика, пусть даже и его жена. Творилось что-то немыслимое.

Опьяневший Мирон задумчиво смотрел куда-то вдаль, не произнося ни звука.

– Но теперь всё нормально. Я справился, – Мирон ответил на незаданный вопрос. – Бесит меня только одно. Зачем обманывать? Ну расстанься ты со мной – и вперёд.

– Порода такая.

– Да нет там никакой породы. Просто сука, – подытожил он и нахмурился.

Ближе к полуночи, изрядно пошатываясь, мы вышли из ресторана и направились на набережную подышать свежим воздухом. Конечно же, это всего лишь фигура речи, никакого свежего воздуха в августе в Волгограде не найти даже с наступлением темноты.

Мы брели по неровным асфальтовым дорожкам вдоль аллеи обрубленных тополей. Жёлтые фонари горели тускло и безрадостно. От скамеек, забитых тёмными силуэтами, доносился приторно-сладкий запах сигарет. По лицу стекал липкий пот, и я осторожно смахивал его ладонью и вытирал влажную руку о джинсы. От духоты и алкоголя волнами накатывала тошнота. Я чувствовал себя так, будто меня посадили в бочку и выбросили в открытое море. Сдерживая позывы к рвоте, я дышал носом и задирал голову вверх, непостижимым образом пытаясь освежиться.

Всё чаще мы ловили на себе косые взгляды полицейских, патрулировавших набережную. Хотя шли мы в основном молча, наше состояние выдавала нетвёрдая походка. Пора было убираться восвояси, и Мирон вспомнил об уютном баре недалеко от центрального рынка, куда мы иногда захаживали в студенческую пору. После двух литров пива и нескольких стопок травяного ликёра выпивать мне больше не хотелось, но перечить человеку, пережившему измену и развод, я не посмел.

Пока мы ковыляли по пустынной центральной улице, Мирон вернулся к главной теме вечера.

– В общем, такие дела, – сказал Мирон, проглатывая окончания слов. – В субботу у неё свадьба, в Питере. Надо нам успеть добраться туда и всё сделать.

– Не понял, – я икнул и наморщил лоб. – Почему в Питере?

– Она выходит за какого-то бородатого программиста. Такого, знаешь, пухлого хипстера. Вот он из Питера.

– А как же фармацевт?

– А, тот… – Мирон устало махнул рукой. – Это уже перевёрнутая страница её биографии. Нас, рогатых, много.

Я попробовал свистнуть, но вместо этого издал неопределённый жалобный стон.

«Почему Мирон делает вид, что я уже согласился участвовать в этой авантюре?» – думал я и прислушивался к тому, как гулко ухало сердце.

В тесном баре без вывески, где помещалась лишь стойка и винтажный музыкальный автомат, мы опрокинули по бокалу виски, отчего фоновый шум в ушах стал ещё громче. Мирон вяло пытался справиться с ярко подсвеченной машиной, но поставить «хорошую песню» не получилось. Мы вышли из бара и вскоре забрели в тёмный тихий дворик, заставленный автомобилями, где уселись на скрипучую карусель на детской площадке. Это последнее, что я помню о том дне…

Разбудил меня звук приближающегося поезда. Привычным движением я накрыл голову подушкой, но это не помогло. Мне всё-таки пришлось подняться и отключить сигнал будильника. Неведомым образом я, помятый и отёкший, оказался в своей комнате. Мне было паршиво: мучила жажда, голова превратилась в ненужный и адски тяжёлый аксессуар, а во рту, похоже, кто-то сдох. На полу, возле торшера, валялась моя вчерашняя одежда, на ногах чернели зловонные носки. Похоже, не хватило сил их снять.

Родители о чём-то разговаривали на кухне. Судя по аппетитному запаху, мать сварила кофе и приготовила гренки. Я постарался незаметно прошмыгнуть в ванную, но столкнулся в коридоре с отцом. Он обжёг меня недобрым взглядом.