Ирина Васюченко - Елена Ильзен

Обрили голову наголо
И сказали «Воюй!»,
И смерть обнаженная, наглая,
Первая встретилась в бою.

Вместо невесты,
Которой еще не приискано,
Вместо мамы и вместо
Жизни от двадцати до восьмидесяти.

Издыхающим дальним рокотом
Потревожена звездная твердь.
Как гулящая баба, шатается по полю
Развеселая пьяная Смерть.

Красные пальцы. Никак не поймешь —
Маникюр или кровь на ногтях.
Господи, помилуй! Спаси, Боже!
А рядом кто-то кричит «Ура!».

Заклубилось чертово курево.
Рванулся назад.
Увидели смерть и умерли
Глаза.

Чей-то ряженый-суженый
Наощупь свой дом узнал
И принес ненужные
Седые глаза.

Меняю жену на табак.
Это так.
Хорошо бы «табак» рифмовать с «кабак»,
Да закрыт кабак, и замок с кулак.
Моей девочке очень холодно,
А девочке две недели.
Это ли не молодость…
Мы вчера ели, ели, даже всего не доели!
Говорит диктор из Ленинграда.
А что он сегодня ел?
Боже, как много надо
Человечьему маленькому телу!
Должна же быть романтика.
Конечно, есть.
Ходит девушка в шинели и с бантиком,
Все ей отдают честь.

Вот отнесло в сторону
Человечью пятипалую руку,
Кончилась чья-то молодость,
А рядом еще ухнуло.
Ребята, не Москва ль за нами!
Умрем же под Москвой!

Чтоб веселым фейерверком
Разлетались звезды,
Сколько жизней исковеркано
Просто.
Рассыпайтесь, звезды, ярче,
Кровью политые,
Открывался просто ларчик —
Нету вас, родные.
Вечная слава героям,
павшим за свободу
и независимость нашей Родины!
Значит, пройдены
Рана, госпиталь, последние минуты.
А наутро
Долговязый труп
Волокут
В братскую могилу —
С чужими, немилыми.
Слезами не полита,
Песочком не посыпана
Могила та
Забытая.
Плачет жена, мать —
Мой родимый не придет,
Мой кормилец не придет,
Некого мне ждать…

Он стоит, исковерканный и большой,
А кажется маленьким и нестрашным.
А чтобы он уж наверное не пошел,
Кругом раскинулась пашня
И проросла травой,
Молоденькой, дерзкой, узкой.
И, как высшее торжество,
По гусенице танка ползет
настоящая гусеница.

Твоей неправдой наповал
В грудь навылет не ранена, а убита.
Боже правый,
Насмехайся над моими молитвами,
Детскими, глупыми.
Все обернулось ложью,
Тупо,
Безбожно.
Гляжу растерянно
На круглую злую землю…
Не в Бога я, милый, не верую,
Я мира его не приемлю.

Оборвалось – и концом в лицо.
Кровь с носу, из глаз искры;
Теперь – раны зализывать под крыльцо,
Руки кусать, щеночком повизгивать;
Теперь – ноги таскать изо дня в день,
Голову отрывать от подушки,
Пыль, пыль, тоска, лень…
Послушай…
Вот сердце живое бьется, потрогай,
Над ним грудь закруглилась…
И некому помолиться за меня Богу,
Чтоб дал мне силы.

Чем я лучше любой девки?
Жизнь моя публична, как площадь.
За угол влево
Завернула какая-то лошадь,
Вероятно, очень хорошая,
Но только немножко загнанная.
Вижу кучки прохожих
При вспышках трамвайного магния.
В чужих окнах всегда уютно,
Лучше, чем у себя дома;
На улицах сегодня людно,
А я почему-то ни с кем не знакома.

Лифт задумался меж этажами,
В клетке лестницы темно;
Луч косой ступеньку жалит
Сквозь высокое окно;
Луч сошел ступенькой ниже,
Лифт вдруг дрогнул – и пошел.
И я слышу – ближе, ближе —
Быстрый бег твоих шагов.

Россия – кривые дороги,
Всегда непрямые пути,
Я изранила босые ноги
О немилые камни твои.

Эх, яблочко,
Да куда котишься?
Ко мне в руки попадешь,
Да не воротишься.

Я в просторах твоих задохнусь,
Непонятны твои пути,
О, святая великая Русь,
Отпусти!

С исказившимся лицом
Бичевать бечевой плечи
Перекрученным концом,
А рубцами святость метить.
И Христа искать в пустыне,
Умерщвляя плоть постом,
Чтоб в неслыханной гордыне
Рассмеяться над Творцом.
И, тебя случайно встретив,
За тобой пойти рабой,
По неведомой примете
Знать, что ты мой дорогой.
И тебе детей рожая,
Щи давать тебе жирней,
Чтобы жизнь текла простая
Много-много сотен дней.

И как только устану —
Уйти,
Чтоб в жизнь обман
Не пустить.
И на Волгу богомолкой
Поплестись,
Прокатиться по дорогам,
Словно лист…
И, душой не приемля Россию,
Вдруг вернуться к святыням Кремля,
Когда небо особенно сине
И особенно пахнет земля.