Ольга Раковецкая - Иглы в воде

– А что ещё делаешь?

– Разве этого мало? Я здесь жить начал. Как по мне, отдавать то немногое, что у меня есть, другим, – отличное занятие на досуге.

Он допил чай.

– Мне люди для общения не нужны. Книги заменят любого человека. На той неделе я был в опасности – так одиноко стало. Ну и что ты думаешь? Я взял парочку романов, пошёл в общий туалет, заперся там, всю ночь читал – и помогло.

– Как же соседи? В туалет не просились?

– Если бы просились, я бы уступил, а потом опять принялся бы за своё, но тогда у всех всё складывалось хорошо – все спали.

Из подсобки вышел бармен – закончился перекур, он вернулся. На плечи была накинута толстовка, он жадно перечитывал сообщение очередной своей любовницы. Их одновременно существовало пять при официальной девушке.

– Сейчас приедет маленькая, – бросил он и выжидательно уставился на Мишу. На его физиономии светилась поганая улыбка.

Мой официант отреагировал – стал нервно гладить бороду.

– Ну и пусть.

– Ничего страшного ведь, да?

– А что тут страшного? Мне всё равно.

Бармен не унимался.

– Тебе после того раза неприятно стало?

Я слушала сей диалог, и всё моё уважение к парню в толстовке рассеивалось.

– Делай что хочешь.

– Кто такая маленькая?

– Лошадь из общей конюшни, – бармен хотел звучать шикарно. – Уже на подходе, – и вновь скрылся в подсобке.

Миша казался озадаченным и продолжал гладить бороду и тупо смотреть на пустой стакан.

– Вы были вместе когда-то?

– Мы дружили, не более того. Я слишком хорошо к ней относился. Она чрезвычайно красивая. О таких говорят – эффектная. Но мне было достаточно всего. А она клюнула на… – парень махнул рукой в сторону скрывшегося бармена. – Не знаю, все на него липнут. Буквально все. Ты знаешь, он мой друг, но эту его черту я дико ненавижу. Мы говорили откровенно, я спрашивал – зачем ему всё это, все они? Почему бы не остановиться? И знаешь, что он мне ответил?

– Пока всех не перетрахает – не остановится?

Миша задорно улыбнулся.

– Именно. Понимаешь, он говнюк и ему нравится смаковать женщин.

– Не переживай сильно. Если она сама захотела так, то пусть будет так.

– Понимаю. Мне просто неприятно.

Он взял в руки свой телефон и подошёл ближе ко мне, локти устроились на стойке.

– Единственная, кто важна мне, живёт сейчас в Старом Осколе.

– Твоя бывшая жена? – наивно предположила я.

Миша рассмеялся.

– Нет, как раз там я был таким же говнюком. Другая. Но мы не списывались два года как.

– Так напиши, если хочешь!

– Что же я ей скажу?

– Что хочешь.

– Спрошу, как дела, – он приободрился.

– Например.

В мгновение лицо моего собеседника преобразилось – Миша походил на школьника. При мне официант переписывался с той девушкой минут сорок. Он не давал уйти, считал – я талисман. Я подыгрывала, отбирала телефон.

– Боже, прекрати! Как ты себя ведёшь!!! – только сейчас заметила, как трясётся его тело. – Ты же весь дрожишь!

– Пойду покурю, только ты никуда не уходи, – он, не понимая, что происходит вокруг, скрылся из виду.

В зале осталась я одна. Хоккейный матч продолжался. Я следила за шайбой. Мне было всё равно, кто выиграет, просто сейчас казалось – эта игра – все, что мне нужно на данный момент. Мне на самом деле так казалось.

Захотелось задать себе честный вопрос – так зачем же я сюда прихожу?

Я не искала личного счастья в стенах бара, скорее, все пыталась понять, люблю ли людей. В зависимости от того, кто появлялся из подсобки, настроение либо поднималось, либо резко падало. Человек, стоящий передо мной, говорил и говорил, часто буквально изливал душу. Я слушала, наполнялась новым содержанием, оно влияло на меня – из бара я уже не могла выйти прежней.

Показались двое. Они неспешно занимали рабочее место.

– Что-нибудь хочешь? – поинтересовался бармен.

Я отрицательно мотнула головой.

– Дай хоть воды налью.

– Значит, ты не гедонист?

– Нет, – Миша улыбнулся.

– Простите, конечно, а кто такой гедонист? Кстати (бармен резко повернулся ко мне) звучит так же, как и слово лапидарный на прошлой неделе: словно пощёчина. Слева – гедонист, справа – лапидарный.

– Тот, кто делает всё ради удовольствия, – отозвался Миша.

– И ты хочешь сказать, что ты не гедонист.

– Именно так и говорю вовсю, – официант медленно поглаживал бороду.

– Но матрас у тебя в комнате есть, да и сама комната имеется. Зачем же ты искал вариант получше, нет? Не так?

Мне поставили стакан воды.

– Это другое.

– Ну объясни.

– Скажем, это база, мне нужен матрас для жизни, а не для удовольствия.

– Извини, но когда ты спишь, тебе приятно, удобно – это ли не гедонизм?

– Отстань, – Миша рассердился.

Я представила, как сегодня он возвращается в коммуналку и выбрасывает матрас.

– Ну а подстригся ты зачем? Не для себя любимого?

– О вас забочусь – не хочу расстраивать, – буркнул Миша.

– В той или иной мере все мы гедонисты.

– Если бы я таковым был, остался бы в Осколе.

А я гедонист? Да.

Мне нравится себя такой ощущать? Вполне.

Всю свою жизнь не отказывала себе в сладком. Моя кровь – поток молочного шоколада, тело – сплошной бисквит. Так как я состою из сладкого, мне постоянно нужна подпитка, мой наркотик, и я активно его ищу. Сегодня бар не мог дать мне большего.

Я встала.

– Спасибо, друзья. До скорого.

Четыре часа утра. Двое стоят на улице перед входом в бар. Он курит. Она переминается с ноги на ногу – холодно. Напротив них – Спас-на-Крови, повсюду снежинки. Их место было подсвечено фонарём, свисающим с козырька крыльца. Тускло, но разглядеть лица друг друга можно было, и даже уловить детали некоторых черт.

Вчера на улицу выскочила сумасшедшая голая весна – её ждали, но она оказалась не готова, и когда кто-то донёс на такую шалость, девушка скрылась со сцены, и вернулась представительная зима, успевшая доконать даже детей.

Вчера всё растаяло, ночью всё сковало льдом, а сейчас мягким снегом природа запорошивала все опасности, создавая иллюзию спокойствия, и даже больше того скажу – блаженства. Пару раз девушка поскользнулась и чуть не стукнулась бедром о припаркованную тут же машину. Он не пытался помочь ей, поддержать за локоть, нет. Изначально двое договорились, что девушка может не только стоять самостоятельно, но ещё и жить, и дышать, и говорить, и забывать многое, и её это устраивает.

Молодой человек был выше девушки. Несмотря на такой мороз, на нём болтались лишь толстовка и кожаная куртка, но он ни секунды не дрожал, наверное, и мысли такой не приходило на ум, ему было вполне комфортно.

В пабе незадолго до этого он достал из внутреннего кармана три пакета, разложил аккуратно перед собой на стойке. То был зелёный кошелёчек с фильтрами, маленький – с закрутками, и самый большой, кораллового цвета – с табаком.