Мария Сараджишвили - Рядом с вами

Так на первом этаже под сенью старой туты появился новый жилец – Шекспир Халатян.

Дерево с годами становилось все шире в обхвате, а супруги-дворники с годами все больше и больше усыхали, напоминая со стороны два старых сучка с той туты.

У Господа Бога были, по-видимому, другие планы в отношении этой парочки. Шекспир, или Шеко, как звали его во дворе, вырос единственным ребенком и со временем выровнялся в невысокого худющего парня с округлыми черными глазами.

Кнарик уже хотела его женить, высматривала девочек из семей победнее (на богатую невесту и золота много надо), но и тут гладко ничего не выходило. Матери невест, заслышав о кандидате в зятья, дружно воротили носы, высказываясь по-разному:

– Моей пока рано замуж.

– Твой мальчик мало зарабатывает.

– А почему он до сих пор не женат? Значит, он либо пьяница, либо наркоман! А может, у него по мужской части что-то не то?

Кнарик возмущенно махала руками на хулительниц, пытаясь доказать, что у Шекспира на всех фронтах полный порядок, но тут же осекалась от избытка эмоций и нехватки аргументов.

Энтузиазм брачной лихорадки как-то сам собой сошел на нет, и за Шекспиром после смерти родителей прочно укоренилась слава «неженатика с приветом». Почему с приветом? – спросите вы. Да потому, что его никто всерьез не воспринимал. Так, мальчик на побегушках.

Целый день во дворе только и слышалось:

– Эй! Шекспира! Ты куда пропал? По-братски подымись ко мне, что-то тарелка барахлит, Москву не ловит, – кричит Важа Сихарулидзе, свесив полный живот за перила резного балкона.

И Шекспира будто ветром сдувает из его каморки с тутой. Через пять минут его черная кучерявая голова уже мелькает на балконе второго этажа.

Не пройдет и двух часов, как истеричка Этери зовет с противоположного балкона:

– Шекспира-а! Где ты? А ну, выгляни!

И на балконе тут же появляется знакомый худой силуэт с поднятыми плечами. Шекспир сутулый, как вопросительный знак.

– Что хочешь, тетя Этери?

– У меня мясорубка не режет. Приди, ну, нож заточи.

Через какое-то время из ее кухни доносятся кляцающие о металл звуки, а потом слащавая похвала ворчуньи Этери, которая ухитрилась быть в ссоре со всеми во дворе попеременно.

– Ай, сагол [6] Молодец (азерб.). , Шекспир! Правда, золотые руки. Только, жалко, невезучий.

Это тоже было общедворовое мнение. Да и как еще назвать человека, который вечно без денег, бегает взад-вперед, а за труды свои ничего не просит, считая, что «на соседях деньги делать нельзя»?

Постоянной работы Шекспир, понятное дело, не имел. Позовет его кто-то раз в квартал проводку провести или покрасить что-нибудь, и то хорошо. Вот и был Шекспир постоянно в долгах, курил чужие сигареты, если угощали, и так перебивался из года в год. А о лучшем даже не мечтал. По безотказности ему хоть раз в день перепадала то тарелка супа, то аджабсандал. Свет у него в каморке был пожизненно отключен за неуплату, и соседи иногда спускали с верхних этажей удлинитель – «одалживали» свое электричество.

Так дожил Шекспир до сорока лет с хвостиком. День рожденья он никогда не отмечал и всегда путал свой точный возраст.

И вдруг такое однообразное житие его резко изменилось.

В то историческое утро Шекспир проснулся от стука в потолок. По ударам сообразил: орудовали шваброй. Так Этери звала его, когда что-то было нужно. Шекспир просунул всклокоченную голову в рассохшееся окно, вывернулся на 180 градусов.

– Что случилось, тетя Этери?

Сверху полной луной маячила заплывшая физиономия соседки.

– Опять раковина засорилась. Шеко, сынок, подымись, – просительно шамкнула беззубым ртом Этери. Потом добавила заискивающе: – Я уже тебе и кофе приготовила.

Шекспир, не умывшись, схватил «лягушку» и еще кое-какие инструменты, которые валялись у входа, и побежал наверх.

Этери уже заняла стратегическую позицию на табуретке против раковины, курила и стряхивала пепел в банку из-под кофе «Пеле». Наблюдая за ремонтными работами, она издалека начала свою речь:

– …Вот нет на свете справедливости. Сколько я людям добра сделала – и какой толк? Живу, как бомж, все от меня отворачиваются. Это правительство, чтоб оно в жизни радости не видело, все время на моих нервах играет. Позорную пенсию четырнадцать лар – и то вовремя не дают. Иногда сижу и думаю: надо мою пенсию получить, пойти к знающему человеку и сильное джадо [7] Порча (груз.). сделать на Шеварднадзе. За всех пенсионеров Грузии порчу на него напущу…

Этери еще собиралась продолжить изложение своих кровожадных планов, но тут с засором было покончено. Шекспир оглянулся на народную мстительницу и недоуменно спросил:

– А какой толк? Я слышал, джадо возвращается. По-моему, так лучше подождать. Все когда-нибудь кончается.

Этери, не терпевшая никаких возражений, разразилась известным причитанием:

– Уй, уй! Несчастный! Тебе б мозги, а мне бы деньги! – Потом почему-то остановилась и продолжила уже в другом духе:

– Тебя если не женить, совсем сбрендишь. – И, воодушевляясь своей идеей все больше и больше, заторопилась:

– А что, у меня и невеста имеется. В соседний двор одна культурная женщина ходит. Хевсурские шапки на заказ шьет, вышивку делает, скатерти вяжет. Всегда при деньгах. Жена, какая бы плохая ни была, все равно мужу тарелку супа нальет… Да, самое главное, – Этери сделала паузу, чтоб потенциальный жених успел переварить такое количество информации, – она, как и ты, верующая. Будете жить душа в душу.

Шекспир задумался: верующая, при деньгах и тарелке супа. И правда, чем не вариант?

Тут следует пояснить, откуда Шекспир прослыл верующим. У него, как и у всех уважающих себя людей, был свой закуток – несколько его ровесников собирались на параллельной улице попить пива в подвале. Туда заходил расслабиться и псаломщик Сергей из Александро-Невской церкви. Как известно, у кого что болит, тот о том и говорит. Шофер будет рассказывать вам про запчасти, доктор – о способах лечения, а псаломщик – о церкви. Из всего состава Сергея внимательнее всех слушал Шекспир. Особенно легли ему на сердце фразы: Не заботьтесь, ‹…› что вам есть (Лк. 12, 22) и Не собирайте себе сокровищ на земле (Мф. 6, 19). По всему выходило, что Шекспир – самый настоящий христианин по образу жизни и есть. И у неофита появился новый конек: он мог часами изливать первому встречному всё то душеспасительное ассорти, что воспринял от Сергея.

Соседи – первые жертвы его красноречия – вначале испуганно охали от его нового амплуа:

– Ва, Шекспир, ты вообще хоть крещеный?

– А то как же, – отвечал он совершенно серьезно. – Меня ангелы крестили во сне, и теперь я Иван.

Соседи только отмахивались и крутили пальцем у виска. Потом и эта реакция притупилась…