Следы на Снегу - К истокам

– Мы видим группу людей в типичной для этой народности одежде на фоне стены деревянного сруба. Думаю, снято на рубеже позапрошлого и прошлого веков, отдельные детали костюма указывают на это. Трое мужчин, два подростка и – кто это? Собаки? Волки? Возраст взрослых трудно определить, качество очень плохое. Могу предположить, что они связаны родственными узами – насколько я помню, представители этого племени традиционно предпочитали селиться семейными группами, включающими несколько поколений. Украшения намекают, что эти люди относятся к местной знати.

– Спасибо, прекрасное начало! Всё верно. Есть желающие продолжить? Может, Мир?

– Я бы обратил внимание на необычные татуировки на плече у каждого – кажется, это сложные геометрические узоры. И я тоже склоняюсь к мысли, что это представители одной семьи, так как узоры у них одинаковые. На прошлой лекции мы обсуждали обряды инициации – может, эти подростки только что прошли его? Возраст вроде бы подходит. Честно говоря, я никогда раньше не встречал подобного рисунка. В наш салон часто приходят любители набивать национальные узоры, но таких я ещё не видел, – парень неформального вида, шею которого обвивал стилизованный китайский дракон, явно был знатоком в этом деле. Он придвинул к себе ноутбук, увеличил фотографию и внимательно всмотрелся в неё, – Очень необычная работа! Могу поручиться, что в столице сейчас такого точно не делают.

– Я, кажется, видел такой рисунок, – вдруг послышался голос с самого заднего ряда. Все обернулись.

– Денис, хочешь высказаться? – Пётр ободряюще улыбнулся покрасневшему студенту.

– Я иногда бегаю в парке и встречаю парня, он на вид чуть старше нас. Летом я заметил у него похожую татуировку на том же плече. И внешне он очень смахивает на людей с фотографии.

– И всё? – разочарованно протянул кто-то.

– Может, он родом из этих мест? Или просто где-то раньше видел этот узор, ему понравилось, и он решил его набить?

– Стойте-стойте! Давайте выслушаем Дениса. Мы ведь в начале года договорились уважать мнение друг друга.

– Ну, у меня всё, – он окончательно смутился.

– Слушай, Денис, а ты можешь с ним поговорить? Спроси, откуда у него эта татуировка, и не родился ли он случайно в этом районе, хорошо? – Пётр не мог поверить своей удаче. Он уже успел выяснить, что жители загадочной деревни почти поголовно оседают на малой родине.

– Я постараюсь, но… В общем, он бегает быстрее меня…

Студенты рассмеялись.

– Что ж, тогда тебе придется поднапрячься, чтобы догнать его в следующий раз, – улыбнулся преподаватель.

***

Уж он-то точно не был спортсменом – небольшого роста, полный, почти всю жизнь посвятивший преподаванию и просидевший тысячи часов в архивах и музеях. На первый взгляд он напоминал довольного жизнью кота – мягкий, уступчивый, неизменно любезный, но во время экспедиций совершенно преображался – становился энергичным, собранным и крайне целеустремленным. Умел быстро и эффективно выудить нужные сведения у местных жителей, причем особенно гордился тем, как ловко подбирал ключи именно к самым информированным людям – старикам, охотникам, краеведам.

Он рос в семье учителей, с детства радовал родителей успехами в учёбе, был на хорошем счету в школе, легко поступил в университет на желаемую специальность. Лет в пять, прочитав первую книгу, посвящённую египетским мумиям, твёрдо решил стать археологом и посвятить жизнь поискам древних сокровищ. Его интерес к прошлому не угас даже тогда, когда он понял, что выпускнику рядового вуза, хоть и историку с красным дипломом, никак не светит сделать открытие международного значения. А он об этом грезил с самого раннего возраста – лежал вечерами в своей постели и представлял, как найдет и расшифрует собственный Розеттский камень, или обнаружит ранее неизвестную гробницу фараона, такое же богатое, как у юного Тутанхамона.

Тем не менее, он упорно продолжал изучать любимый предмет и надеяться, что и ему улыбнётся удача. После окончания университета поступил в аспирантуру и начал вести занятия у студентов. Первокурсники вначале пытались саботировать занятия, купившись на его кажущееся мягкосердечие, но очень быстро увлекались его неформальной манерой проводить лекции и семинары. Его карьера могла бы сложиться весьма успешно, если бы не эта самая неформальность – Пётр увлекался фэнтези, и даже был участником тематического клуба. Чаще всего ему выпадало исполнять роль придворного летописца – из-под его бойкого пера появлялись не только баллады и оды, но и довольно острые эпиграммы. Коллеги с кафедры, все сплошь женщины-профессора за пятьдесят, не понимали этого увлечения, считая его недостаточно серьезным, и Пётр так и остался в должности старшего преподавателя.

Поскольку он был единственным мужчиной в коллективе, на него, среди прочего, возложили обязанность ежегодно организовывать и выезжать в экспедиции со студентами – членами этнографического кружка. Пётр как никто другой знал, что открытий в этой области не стоит ждать, потому что он сам, будучи начинающим исследователем, из года в год объезжал одни и те же деревни, зачастую беседуя с теми же людьми, с которыми в своё время общались его преподаватели. Он наблюдал, как одно поколение постепенно вытесняет другое, как меняется уклад жизни, как по-иному начинают толковаться передающиеся из уст в уста предания, как традиции приобретают совершенно другой смысл. Многие старики уже знали его – только заслышав о приезде экспедиции, приглашали на чай, делились, среди прочего, бедами и радостями, могли часами говорить о своей жизни, а потом, словно спохватившись, под конец выдавали какую-нибудь легенду, обычно заранее припасённую или выдуманную по ходу беседы. Пётр относился к этому с пониманием – старикам нужно было выговориться, и прекрасно знал, когда они водили его за нос. Просто за годы он выучил все их истории наизусть – и, пожалуй, мог бы лучше любого местного жителя пересказать их.

Да уж, в этой области ему точно ничего нового не светило.

Пока однажды не скончался его знакомый, профессор Серебряков, потомки которого, обеспокоенные размерами архива покойного, не пригласили Петра разобрать бумаги.

Тут-то и случилось то самое, долгожданное. Он уже неделю практически безвылазно провел в маленькой, но донельзя забитой бумагами и книгами, квартирке профессора, когда, отодвинув одну из самодельных полок, он обнаружил эту папку.

Обычная папка, старая, из плохонького серого картона, который вот-вот готов был рассыпаться в руках, с тесёмочками, завязанными небрежным узлом, на обложке слово «Дело» жирно зачеркнуто карандашом, и сверху надписано рукой профессора – «Этнографический материал. Дер.Торгонов. 1987 год». Подозрительно лёгкая, хотя остальные папки, датированные тем же годом, заполнены исписанными ровным почерком страницами. Пётр взвесил её в руке и хотел было сразу отбросить в кучу ненужных бумаг на полу, но что-то его остановило.