Литагент В. В. Храппа - Ульмигания

– Это ты меня так?! – все еще не веря в это, спросил он у Торопа.

Тот был на полторы головы ниже и раза в четыре тоньше вождя.

– Поехали, – сказал Тороп. – Чего мы ждем?

– Она живет за Большими дюнами, – неожиданно сказал Карвейт.

– Ты проведешь нас? – спросил Дилинг.

– Нет. Вы уж как-нибудь сами.

– Как мы ее найдем?

– Найдете. Вам нужно все время ехать вдоль моря. Там, где поселилась вайделотка, потемнел песок. Мои люди уже назвали это место Черным берегом 32 32 Черный берег – название сохранилось до наших дней: Шварцорт/нем./, Юодкранте/лит./ .

– Это далеко отсюда?

– Не очень. Как только въедете в пески, считайте дюны. За третьей, самой большой, и начинается Черный берег. Его трудно не заметить.

– Пошли кого-нибудь за моей женно, – попросил Дилинг.

Когда они были уже на лошадях, Карвейт подошел и протянул Дилингу нож с костяной рукояткой:

– Забери, я ведь не помог вам.

– Оставь его себе. Поможешь в следующий раз, – ответил Дилинг.

– Я не знаю, что вам нужно от этой старухи, но будьте с ней осторожнее. Она уже утопила одну нашу лодку с рыбаками. Если это и не сама Лаума, то ее сестра.

– Спасибо, что предупредил.

Карвейт посмотрел на Торопа.

– Хорош, дорого я дал бы за такого воина.

Дилинг склонился с лошади к самому лицу вождя и тихо сказал:

– У него на родине великий князь рутенов платил этому “сопляку” столько монет, сколько тебе, вождь, не увидеть за всю твою жизнь.

– Хорош… – повторил Карвейт.

– Ну, пошли! Удачной охоты!

Они спустились с авандюны к морю и поехали вдоль линии прибоя. Лошади шли тонкой черной полосой высохших водорослей, смешанных с янтарной крошкой. Море было зеленым, а там, где над ним висело солнце, сверкало раскаленным металлом. Одинокий нырок то исчезал в воде, то появлялся, покачиваясь на волне. Ничего этого Тороп не видел. Высоко вскинув голову, он вслушивался в звуки моря, ловил его запах и пытался представить, как оно выглядит.

– Ты раньше не был у моря? – спросил его Дилинг.

– Нет.

– А хочешь, искупаемся?

– Не знаю… Оно светится…

– Это – от солнца.

– Жаль, что я не вижу.

Дилинг хотел сказать ему, что еще успеет насмотреться, но передумал – он сам не был в этом уверен.

– Искупаемся? – предложил он.

– Давай.

Дилинг бросился в море, взметнув брызги, а Тороп входил осторожно, примеряясь к новым ощущениям.

Милдена сидела на горячем песке, смотрела, как резвятся витинги, – один плотный, кряжистый, с испещренным множеством полосок–шрамов телом, и другой – гибкий, поджарый как олень, почти безусый. Они плескались и играли, гоняясь друг за другом, как дети, и ей почему-то стало жаль их. Жаль ослепшего Торопа, жаль запутавшегося в отношениях с соплеменниками Дилинга. Стало жалко и себя. Милдена вспомнила, что всегда очень хотела ребенка. Она заплакала, и на душе у нее от этого было томно и сладко. Она плакала, но в ее слезах не было горечи. Милдена плакала второй раз за этот день и за последние восемь лет. Что-то оттаяло в ней и пролилось теплой мягкой влагой.

Милдене было хорошо сидеть на пушистом песке, вдыхая терпкий морской воздух, и плакать, глядя, как прыгают в зеленой воде красивые сильные мужчины.

В тот день лета 1224 года от Рождества Христова произошло событие, последствия которого резко изменят не только судьбы безмятежно плескавшихся в море воинов, но скажутся и на развитии будущей истории Ульмигании. Ночью десять парусных лодок – барок причалили к юго-восточному берегу залива Халибо, и на землю вармов ступили более пятидесяти монахов-рыцарей Добринского братства, ордена, только что созданного епископом прусским Христианом.

Здесь необходимо напомнить, что сей высокий сан – Епископ Пруссии, настоятель монастыря в Оливах, что на левом берегу Вислы, возле Дантека 33 33 Дантек – Данциг, Гданьск. Ныне Оливы являются одним из районов этого города. , носил, мягко говоря, не совсем по праву. То есть права-то, дарующие ему это звание и скрепленные печатью папы, у него были. Однако, паства, которой он мог бы нести слово божье, отсутствовала.

Несколько лет назад этот предприимчивый монах, собрав братию, перешел зимой застывшую Вислу и построил на ее правом, прусском, берегу четыре часовни, о чем не замедлил известить Рим. Акция носила авантюрный характер, ибо пруссы немедленно спалили часовни, не оставив от них и следа. Но, вне зависимости от этого, в Риме высоко оценили рвение Христиана, и ему был дарован сан со всеми вытекающими полномочиями и правами. Другими словами, Христиан был главой епископата, который еще нужно было завоевать. Вдохновленный примером Альбрехта Буксгевдена, епископа Рижского, сумевшего отбить у ливов часть побережья, Христиан призвал под лозунги нового крестового похода небольшую армию, решив образумить язычников если не с помощью слова, то мечом. Христиан не учел того, что давно уже знали и ляхи, и даны, и рижские немцы – пруссы не ливы. Фанатично преданный своим богам, этот народ, имевший древние традиции военного искусства, был в отличие от других язычников хорошо сплочен. Все одиннадцать племен подчинялись одному уставу – Заповедям короля Вайдевута, и одному владыке – Верховному Жрецу, никогда не имели серьезных межплеменных раздоров, и на любую агрессию отвечали слаженно и умело. Христиан никогда не будет владеть Пруссией.

Но в тот день полсотни монахов двумя отрядами высадились в Вармии десятком миль южнее замка Хонеда. Один отряд, под предводительством саксонского рыцаря-крестоносца фон Русдорфа, остался в месте высадки, чтобы с раннего утра приняться за строительство часовни. Другой, ведомый рыцарем из Кашубии Владиславом Бутовым, направился вглубь страны.

К утру, воины Владислава успели разгромить и поджечь два поселка ничего не подозревавших вармов и осадить третий, оказавший им неожиданно сильное сопротивление. Владиславу не удалось проломить ворота поселка сходу, и пруссы, точно метавшие из-за частокола легкие копья, заставили крестоносцев отступить, оставив у стен поселка два трупа. Еще четверо были ранены.

Владислав, скрипя зубами от ярости, метался на мелкой прусской лошаденке вокруг укрепления, не зная как к нему подступиться. Он чувствовал как время, будто почва, уходит у него из-под ног. Владислав должен был внезапно появиться у замка Хонеда со стороны леса, откуда пруссы не могли ждать нападения, и занять его или хотя бы блокировать и держать до прихода новых сил добринцев. Задержка ломала все планы. Но оставить у себя в тылу непокорный поселок Владислав не мог.

Сомнения кашубца разрешили сами вармы. Ворота вдруг распахнулись, и оттуда, визжа и улюлюкая, высыпали, размахивая короткими мечами, язычники. Пруссов было гораздо меньше, чем крестоносцев, и хотя дрались они со знанием дела и отчаянно, как дикие звери, Владиславу удалось одержать верх. Он ворвался в поселок, когда пал последний его защитник, и здесь Владислава ждало разочарование, граничившее с ощущением катастрофы. Поселок был пуст. Пока часть пруссов сдерживала монахов у стен укрепления, другие увели его население.