Сергей Леонтьев - Язва

В комнату стремительно ворвалась верная помощница, башкирка Альфинур, или попросту Анечка, метр с косичками.

– Доктор, машинная на Космонавтов!

– Да слышу, слышу, – проворчал Андрей, нехотя поднимаясь.

Вызовы на автомобильные аварии он не любил. До сих пор по ночам снилась первая его машинная: трамвай со всей пролетарской ненавистью, как выражается заведующий реанимацией Серёга Петров, протаранил рейсовый автобус. Крики, стоны, ругань, торчащие обломки костей, кровь, двенадцать пострадавших, три на месте… Боевое крещение, блин. А в «Вечёрке» потом коротенькая заметка в подвале: трамвай столкнулся с автобусом, несколько человек госпитализированы. О том, что двое взрослых и один ребенок сразу в морг, ни слова. Хорошо хоть невропатологам такое перепадает нечасто, когда на подстанции не остается реанимации или БИТов, новомодных бригад интенсивной терапии.

– Сколько пострадавших? Тяжелые? – Андрей еле успевал за помощницей.

– Двое, в сознании!

«И откуда в ней столько энергии? Двенадцатый вызов за смену, во время перерыва наверняка не ложилась, трепались как всегда с девчонками на кухне, и надо же: бежит по коридору, тащит тяжеленный железный ящик-укладку. Успела и в диспетчерскую за вызовом сгонять, и количество пострадавших выяснить, и в заправку, пополнить израсходованные ампулы-шприцы, и за доктором Андреем в комнату отдыха».

На открытой стоянке Фёдор Иванович прогревал движок «Рафика». Утренний мороз подействовал, как глоток крепкого кофе. Начало апреля, до тепла ещё далеко. На ходу натягивая форменную зеленую куртку с эмблемой, Андрей деловым шагом направился к машине. Это только в кино бригады к машине бегут.

Андрей Сергеев, выпускник лечфака с красным дипломом, мог по распределению получить должность младшего научного сотрудника в НИИ или остаться на кафедре в аспирантуре, но предпочел скорую помощь. Хорошая школа, романтика, да и зарплата – не девяносто два, а аж целых сто пятьдесят! Через три года романтика бесследно растаяла. Мат девчонок из диспетчерской уже не вгонял в краску, чифир по ночам на кухне не вызывал приступов тахикардии. Скабрезные анекдоты в комнате отдыха и коллективные пьянки по поводу и без вошли в привычку. В общем, доктор Андрюша Сергеев на скорой помощи стал своим.

«Хорошо, что за рулем Фёдор Иванович, а не гонщик Валерка, – думал Андрей, удобнее устраиваясь в кресле. – Есть шанс, что, пока едем, пострадавших какая-нибудь попутная бригада подберет».

Всегда спокойный, предпенсионного возраста, с большим круглым животом Фёдор Иванович в иных случаях раздражал своей манерой езды – с включенной мигалкой и орущей сиреной умудрялся ползти не больше сорока. Со стороны выглядело забавно: спешащая на вызов скорая, которую не обгоняют разве что пешеходы. Но сегодня Андрей скоростными качествами водителя был доволен. Тише едешь – дальше будешь. От места аварии. И не мучают неприятные ощущения под ложечкой, накатывающие при утренних стартах с Валеркой, больше похожих на взлеты. Валерий Хлебов, кандидат в мастера спорта и член сборной области по авторалли, каждый вызов расценивал как возможность потренироваться. И даже на обед в столовую гнал, как на пожар.

Город не спеша просыпался. Машин на улицах единицы, собственно их и в часы пик не густо. Не то что в загнивающих капиталистических столицах, где бесконечные «пробки» и дышать нечем. Если верить газетам, конечно. А вот пешеходов уже прилично, и на остановках народ скапливается. Всё-таки рабочий город.

Несмотря на старания Федора Ивановича, машина уверенно приближалась к проспекту Космонавтов. Андрей загрустил: «Успеем, похоже, работы часа на полтора с госпитализацией в тридцать шестую, к черту на кулички. Оксану после смены опять перехватить не удастся». Он с надеждой посмотрел на рацию. Словно ожидая именно этого момента, рация разразилась какофонией звуков, сквозь которые прорвался родной голос Лиды Ненашевой:

– Зенит вызывает седьмую бригаду! Седьмая бригада, семерка!

– Седьмая бригада, семерка, – словно эхо повторила в микрофон Анечка.

– Седьмая домой, на приеме.

«Вот и славно. – Андрей облегченно вздохнул и посмотрел на водителя. – Отбой, разворачиваемся, Фёдор Иванович, поехали смену сдавать. Теперь и побыстрее можно».

Но быстро вернуться на подстанцию не удалось. Вновь оживилась рация:

– Семёрка, примите вызов!

– Седьмая, – откликнулась Анечка.

– Танковая двенадцать, квартира двадцать три. Без сознания, судороги. Двадцать четыре года.

А вот это уже по их, неврологическому профилю. «Скорее всего, эпилепсия, – думал Андрей, глядя в окно на проплывающие мимо серые пятиэтажки. – Для инсульта рановато, двадцать четыре года не возраст инсультов. Танковая, это же семнадцатый военный городок, у них своя медсанчасть есть. Видимо, совсем плохо, раз скорую вызвали. Значит, нужна будет госпитализация. Похоже, завтрак с Оксаной в столовой высшей партийной школы отменяется».

Общежитие высшей партийной школы располагалось через дорогу от подстанции скорой помощи и славилось своей столовой. Сотрудникам скорой выдавали туда пропуска, правда ограниченно и не всем. Но доктору Сергееву, исполняющему обязанности заведующего неврологическим отделением, выдали даже два. Пропуска эти ценились почти наравне с самиздатовским Солженицыным. Во-первых, вкусно, во-вторых, порции большие, а блюда такие, что не в каждом дорогом ресторане получишь. Печёночный протертый суп и салат из крабов, как вам? А бутерброды с чёрной икрой? Это не рыбный день в районной столовке. И самое примечательное, сколько ни набираешь, больше восьмидесяти копеек не платишь!

Андрей почувствовал себя голодным и несчастным. Но работа есть работа.

Через КП их пропустили моментально, и вот уже бежит встречающий, руками машет. Квартира на третьем этаже, типовая планировка, даром что военный городок. Прихожей нет, узенький коридорчик, с носилками не развернёшься, две смежные комнатушки. В дальней железная кровать, со смятой, влажной простыней и растрёпанной подушкой. Одеяло на полу. На кровати молодой парень без сознания, дышит шумно и часто, стонет, периодически что-то непонятное бормочет, видимо в бреду.

За три года практики у Андрея, как у многих наблюдательных врачей, развилось чувство диагноза. Ещё до осмотра пациента по внешнему виду, поведению, мимике и речи, по запаху и даже по обстановке в помещении словно из кусочков мозаики в голове складывалась картина заболевания. Последующий осмотр и диагностические процедуры, как правило, подтверждали первоначальный диагноз.

Сейчас в комнате пахло тяжёлой инфекцией. «Никакая это не эпилепсия. Судороги, вероятно, были, но не удивительно: температура явно за сорок, можно градусник не ставить. – Андрей проверил пульс. – Нитевидный, сто сорок в минуту, плохо дело».