Анна-Нина Коваленко - Дальние страны

© Анна-Нина Коваленко, 2020

ISBN 978-5-4498-5654-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Меня долгое время огорчало то, что моя дочь растёт в большом городе, а именно в Москве, лишённая созерцаний вечно движущихся картинок природы, чем отличалось моё детство. И что, живя и работая в метрополии Москве, я не могу ей дать этой радости. Сама-то я росла в сибирской глуши, и находила единение с природой необходимым для счастливого детства. Когда моей дочери было лет тринадцать-четырнадцать, я спросила её: «Ты, наверное, чувствуешь себя недостаточно счастливой оттого, что росла не в деревне, а в большом городе, и не знаешь, что это такое – играть в лесу?..» На что она отвечала: «Знаешь, мама, когда ты маленькая, то и кустики тебе кажутся лесом. Так что не волнуйся, моё детство было тоже счастливым». Это её определение запало в душу, и помня его, я стала создавать серию картинок (акварелью, маслом, цветными карандашами и пр.) под общим названием «Когда травы были большими». Объекты этих картинок – дети и другие маленькие создания: воробьи в зарослях традесканции, лягушонок на болотной кочке среди цветущего жёлтым касатика-ириса, собачки и кошки среди кустарников и трав…

А с другой стороны, если представить себе ребёнка, подростка ли, растущего большом городе, то возможно, и даже вероятно, ему будет жаль деревенского ребёнка, лишённого возможности видеть шедевры архитектуры и исторические памятники. Да, вполне вероятно. И потом, времена меняются, «идут вперёд», и многие современные дети, деревенские и городские, водят автомобили чуть ли не с пелёнок, а я увидела «живую» машину в сознательном возрасте и испугалась, приняв её за чудовище – не заслуживает ли жалости такой ребёнок?

Но были в нашем послевоенном деревенском детстве прекрасные вещи, ныне утраченные либо мутировавшие как следствие технического прогресса. Это такие формы отношений между людьми и детьми, когда можно было не сомневаться в поддержке и понимании друг друга, когда не страшны ни голод, ни лишения, ни невзгоды… Об этом я хотела сказать.

Это растение везде видится, то есть водится: в Сибири, на Урале, в Подмосковье, Саранске, Нью-Йорке. Цветёт желтовато-белыми, в парках, культивированные – розовыми, жёлтыми, тёмно-красными цветочками, изысканными по форме, собранными в зонтик. Листочки – резные, оправдывают название, собрать и помять в ладони – пахнет ладаном. Идя мимо – там ли, тут ли – невольно задерживаю шаг.

…В детстве у меня был друг Слава. Мы всегда были вместе. Я у него многому училась и многому просто подражала. Например, Слава заикался – и я заикалась, считая это единственно приемлемым способом, языком общения. Слава любил хлебные горбушки – и я за столом из кусков хлеба выбирала горбушку. Помню, он сказал мне: «П-пойдём зд-дороваться с людьми!» И вот, мы пошли вдоль деревни, два маленьких существа, он шёл чуть впереди. Шёл и говорил встречным:

– Д-доброе утро! Зд-дравствуйте!

Не забыть, как светлели их лица – какой-то высоченный дядя, женщина с коромыслом, – когда они отвечали:

– Доброе, доброе! Здравствуйте!

…Ещё как-то, это было зимой, нас закрыли в его доме. Наши мамы работали в школе, девать же нас было вечно некуда. Итак, заперли в доме – предварительно, конечно, убрали подальше спички и ножи. За окном пошёл снег. Забросив однообразные домашние игры «в школу», «в магазин», «в больницу», мы стали мечтать вслух о том, как хорошо было бы выйти на улицу и побегать там по снегу и воздуху. Обследовали дом, сенцы – в сенцах нашли крошечное оконце, только что высунуть нос и… голову. Слава рассчитал: если туго повязаться вязаными шалями, а таковые нашлись, концами крест-накрест по диагонали на груди, потом подмышки, потом – завязать на спине, получается почти так же тепло, как в пальто, и тело проходит в отверстие. Валенки выброшены по одному на улицу, оденем там, тут в них не пролезаем. Шедшая мимо девочка по просьбе Славы ставит к стенке, под оконце санки – приземляться. Первой вылезаю я, ногами вперёд, он помогает, держит в сенцах за руки. Потом я помогаю ему, вытягивая за ноги из оконного отверстия. И вот, уже бежим по заснеженной улице, а люди за стёклами окон испуганно показывают на нас пальцами…

Наказания, честно говоря, не помню, помню лишь этот короткий миг свободы.

…Было лето. Я его не видела несколько дней. Потом моя мать сказала: «Пойдём, попрощаемся со Славой». Взяла меня за руку, и мы пошли. Мама сказала, что Слава уезжает, далеко-далеко. По пути попадались цветы тысячелистника, я их рвала – Славе в дорогу.

В его доме было много людей, толпа. Он лежал на лавке или на койке – не помню, – вытянувшись во весь рост, на спине, руки сложены на груди, держат свечку; глаза закрыты. В изголовье – букет из ягод земляники. Мне объяснили, или я тогда сама додумала: если он проголодается в своём долгом пути – поест земляники, подкрепится, и – дальше. Я положила рядом тысячелистник, на память, по приказу взрослых поцеловала его в лоб, жёлтый, холодный… Меня увели.

…Побывав на родине, сделала несколько фотографий. Показываю людям – смотрят с интересом… Цветы тысячелистника.

– А это, что за растение?

Говорю: «Целебное. Как заболит зуб, или что-нибудь ещё, сорвать листочек, пожевать – и боль пройдёт».

Я и сама в это верю.

Тысячелистник кутает землю вечноцветущим ковром.

«Юного рыбака Урашиму морская черепаха, вернее, морская принцесса, принявшая образ черепахи, увлекла на дно морское, где он пробыл-прожил во дворце четыре счастливых года, но затосковал по родине и решил посетить свой берег. Принцесса дала ему в дорогу с собой зелёную шкатулку – чтоб вернуться, только наказала: шкатулку не открывать. На берегу оказалось, что тут без него прошло не четыре, а четыреста лет, и он уже стал историей. Посетив старые могилы, включая свою собственную, он по пути назад в подводный дворец нечаянно открыл зелёную шкатулку, из которой вырвался туман, и Урашима рассыпался в прах…»

В который раз вспомнилась эта старинная японская сказка о рыбаке Урашиме. Пытаюсь понять, как это было возможно, нечаянно открыть шкатулку: может быть, споткнулся?..

Ну да, споткнулся. О камень на берегу. Или о выброшенную морской волной корягу…

Самолет держит курс на Нью-Йорк. Сосед по сиденью доедает свой дорожный обед. Внизу облака, облака… Прежде чем самой рассыпаться в прах, перебираю-вспоминаю отдельные памятные события и сокровенные, дорогие сердцу образы, заключённые в шкатулке моей памяти…