Татьяна Иваненко - Женат на Ундине

– Вау! – выдыхает в восхищении она, рассматривая это действие.

Внутри кровоточит сущность. Даже такое просто преобразование выпивает все силы, подводит к грани.

Я улыбаюсь.

Асе знать не стоит.

– Ной? – Ася настораживается, и я спешу скрыть свои ощущения.

Моя милая еще не знает, насколько можно пользоваться нашей связью. Она сейчас открыта мне как на ладони, и думает, что я тоже.

Но еще матушка учила нас с братом контролировать подобные узы. Брачные сильнее родственных, но поддаются.

– Все хорошо. – улыбаюсь ей. – Командуй, капелька, все ж это твой мир.

– Капелька? – удивляется Ася

– Прости… – я не называл ее так, может, не понравилось?

Хотя узы лишь удивленно застывают. А потом взбрызгиваются радостью, вторя ее сияющим глазам.

– Мне нравится. – льнет она тихонько. – Просто ты раньше не говорил…

– Теперь буду.

Как же не хочется ее выпускать из рук!

– Ну хватит вам уже! – ворчит песчанник. – Развели тут нежности потоп.

– Если бы ты не забрал ее… – поднимается внутри волна ярости

– Так, стоп!

Ася решительно обрывает начинающийся спор. Я чувствую, что она тоже недовольна джинном, но относится к нему достаточно снисходительно. Я же не могу вот так просто прощать. Хоть и все понимаю.

– Разбираем по полочкам. – строго смотрит она на Виста. – Мы слишком долго не виделись с Ноем. Соскучились. Это раз. Узы были заблокированы – это тоже роль сыграло. Это два. И три – она усмехается, – не завидуй, Азик, не завидуй!

О, перекошенное лицо Правителя Пустыни я не забуду никогда! Надо будет потом Ами с Сеем рассказать. Когда вернемся. Если вернемся…

Думы вновь омрачаются реальностью.

– Мы вернемся. – тихо говорит мне Ася. – Обязательно вернемся. В наш милый Дом. В наше Озеро.

Что ж, мне остается только обнять ее покрепче.

– Ну а пока, давайте придумаем, где спрятаться. – Ася задумывается. – Когда я пришла домой, то заглянула, пожалуй везде… кроме… – она хмурится, вспоминая. – Кроме балкона. Точно! Балкон.

То, что она назвала балконом вызвало у нас с песчанником по крайней мере глубокое изумление. Пространство на два шага, огороженное хрупким стеклом.

– Как ты тут живешь? – оглядывается осторожно Вист и выглядывает в окно, замирая. – Как удивительно.

– Что именно? – девушка роется в шкафу, ища подходящую одежду. Пока – только себе. Кстати, не забыть сказать этому… Андрею… куда я его отправлю, стоит ему ляпнуть что-то в сторону Аси. Кажется, тут, как сказала моя милая, десятый этаж?

Пока она занята, я сажусь на диван, рассматривая ее жилище. Светлые стены. Приятный оттенок. Мебель из темного и светлого дерева, тонкого. Кажется, это все же не совсем дерево. Но цвета – мягкие, приятные глазу.

На полу ковер. Не такой, какие бывают у песчанников. Он однотонный, с длинным ворсом, белый.

Я знаю, как можно украшать свой дом. У меня – все довольно просто. Хотя, при желании, можно и вычурности добавить. Но, как сказала однажды Ася – «пафос, это не мое». Брат же любит все, в чем есть намек на волну. И да, синий цвет тоже любит. Лишь Ами со своим безупречным вкусом добавляет цветов в его морские тона. Ася же – светлая. И квартирка ее – такая же. Светлая, хоть и небольшая, чистая. Аккуратная.

Моя милая подбирает себе одежду. На ее кухне мне слышится шум кипящей воды. А я вдруг смотрю на жену и мне становится горько.

Она еще сама не заметила, как изменилась. И нет, дело не в том, что ее волосы стали темными – узнаю фирменную краску песчанников, – а кожа смуглой – ореховое масло, да. На дне ее глаз мне чудится боль, страх, и яростное отчаяние. Нет, конечно же, я люблю ее, как бы она не выглядела, какой бы не стала.

Но мне горько оттого, что я допустил это. Допустил ситуацию, в которой моей капельке пришлось выживать. Я знаю такой взгляд. Он бывает у тех, кому пришлось сражаться за свою жизнь, за свою свободу. У тех, кому пришлось противостоять сильным переживаниям, противостоять самому себе.

Я знаю.

Потому что порой вижу такой взгляд у себя.

Но Ася. Почему она? И как мне ей объяснить свою ошибку? Как объяснить, почему я не пришел за ней, когда она нуждалась?

Я виноват. И никакие обстоятельства не смягчат этой вины.

Но она жива. Она со мной. И это главное. Она должна быть счастлива, не должна сражаться, не должна выживать. Она – моя жена. Пускай остается такой же светлой и чистой. Так долго, насколько это возможно.

– Ной? – моя милая стоит передо мной, смущаясь. – Как тебе?

Я выныриваю из своих мыслей и обращаю внимание на ее одежду. Несомненно, она прекрасна для меня в чем бы ни была. Но сейчас…

Моя маленькая ундина. Светло-зеленое платье разлетается у ног брызгами, нежно облегает хрупкие плечи, обнимает спину. Оно простое. Как и моя Ася. Но, как и она сама – глубокое, имеющее еще и скрытую красоту. Ту, что не разглядеть за внешней, пусть и привлекательной, оболочкой.

– Заберем его домой? – предлагаю я ей. – Очаровательна.

– Я или платье? – смеется жена.

– Ты. – отвечаю ей. – В платье. В любой другой одежде. Неважно.

Она вновь смущается.

Прелестно.

– У нас есть время, так что давайте немного…

– Ася!

Она, точно тростинка, подламывается, оседая в мои руки. Я старательно глушу страх, остатками сил проверяя ее организм. Истощение физическое и моральное, переход между мирами, и… что-то еще?

– Вист! – рык вырывается сквозь зубы сам собой. – Рассказывай!

– Да что вам надо?! – недовольно отзывается он с балкона и возвращается в комнату. – О. Прошу прощения. Возможно, в ее состоянии есть моя вина.

– Объясняй.

Он смотрит на Асю в моих руках, вздыхает устало, и садится прямо на пол, опираясь спиной о стену напротив.

– Если коротко, твоя сумасшедшая сбежала от меня в пустыню. Провела там пять дней. Без еды и воды. Затем ее сморило солнце и она, по всей видимости, провалилась в Преддверии. Затем каким-то чудом оттуда выбралась. Но на тот момент мы уже стояли у свадебной книги. В общем, она выскочила в окно.

– С какой высоты? – холодеет у меня внутри.

– Торжественная зала. – коротко отвечает Вист.

Уничтожить его на месте мне мешает лишь жена на руках.

– Ты же помнишь, что я был не в себе? – уточняет песчанник с опаской.

– Это не отменяет твоего отвратительного характера. Что потом?

– Мои целители ее на ноги поставили, но, сам понимаешь, что она толком не отлежалась. Мне же на тот момент было важно лишь ее пребывание в сознании. Сама же «свадьба» – выплюнул он с отвращением к самому себе – больше походила на фарс. Она разорвала два платья, прежде чем я притащил ее песком к себе.

– Песком?!

Кажется, мне не помешает даже милая. Я его в пыль разотру. По песчинкам развею.