Арусяк Сарибекян - Дыхание жизни

Армения ты вечная истина моего сердца…

Гарегин Нжде

(Родина, "Размик", 1941).

Отреклась ли я от своих корней… Или же это сделали задолго до меня, мои родители… Я не знала.

Был 1917 год… Все меня звали Энн. Модное и весьма английское имя для моей семьи и для нашего общества. Мои манеры, речь и даже движения были отточены также, как и у любой леди, проживающей в Москве. Я любила театры, музеи, музыку и живопись. С замиранием и лёгким волнением относилась к игре на фортепиано, хоть она и не приносило мне удовольствия, но казалась вполне сносной. Моя мама, Назени, не любила, когда её звали по имени, но зато любила удивлять своих подруг моим умение подавать самую что ни на есть английскую игру. И казалось, не только на фортепиано… Вернусь к именам в моей семье. Отца звали Серёж, но мать всегда называла его Сергеем, и мы тоже не произносили его настоящее имя, казалось будто общество не примет даже чуждые им имена. Вот только бабушка Сирануш, если хотела кого– то подозвать к себе, на всю комнату выкрикивала самые что не на есть армянские имена и с таким акцентом, свойственным только людям, которые проживали в маленькой деревне на юге Армении, немного потянув последний слог. Всякий раз, когда бабушка звала маму при её подругах, казалось, что мама окрашивается во все оттенки красного цвета, а подруги тихо хихикали. Кажется, она даже объяснила им, что бабушка немного не в своём уме, ведь не могла сказать правды. А правда была таковой, что мы пытались всячески отгородится от нашей природы и национальности. Смотрясь в зеркало, я видела лишь отражение изысканности. Белая кожа, красивый маленький нос, губы слегка розового цвета и глаза. Мне всегда казалось, что цвет моих глаз – это ошибка. У моих подруг были голубые, зеленые или серые глаза, а у меня цвета темного шоколада. Они подчёркивали то, что, наверное, я пыталась спрятать. Я была не такая, как они. Моя кожа не была такой светлой, как у них, и глаза были порой даже темнее ночи.

Наверное, то чувство быть своей среди чужих побудило меня обучать детей «русской аристократии» их же языку. У меня было три ученика. И я гордилась тем, что обучаю их грамоте. Мне было тогда уже 22, и я была обручена с Андреем. Он был сыном близкой подруги моей матери, и с 15 лет мы каждый день проводили вместе время, то читая новые книги или делясь впечатлениями о прочитанном, то часами говоря об искусстве. Он любил лошадей и мог подолгу мне рассказывать о них и об охоте. Андрей с лёгкостью общался с новыми людьми и имел очень много друзей. В 19 лет он с той же лёгкостью сделал мне предложение, от которого не могла отказаться моя мать. Я никогда не верила в то чувство под названием «любовь», которая была изображена во многих книгах, поэтому, дабы осчастливить свою мать, дала согласие. Его компания не вызывала дискомфорта у меня, и он не был мне противен, я думала, этого достаточно для брака. Также он мало чего требовал от меня. Когда его друзья приглашали нас к себе в особняк, Андрей при всех просил меня сыграть и спеть, поэтому я не могла отказать.

В последний раз после завершения игры, Андрей представил мне свою знакомую и отвлёкся на разговор с генералом. Эта девушка выглядела иначе нежели все, её звали Розалин, но она поспешно попросила звать её Рози. Я без особого удовольствия улыбнулась и кивнула, будто наше знакомство могло продолжиться дольше…

Но после её стремительного взгляда она подошла ко мне ближе и сказала, казалось бы, простые слова, но они надолго остались в моей голове и вскоре каждый раз что– то меняли в моей душе. Она сказала:

– Твои глаза необычайно блестят, когда ты поёшь. Кажется, будто это слезы, но они не проливаются. Интересно, есть ли такая мелодия, которая может тронуть твою душу так, что именно эти слёзы прольются… она с интересом смотрела на меня и от этого мне становилось не по себе. – Это, может, из– за твоего происхождения?

Я посчитала её слишком вольной.

Даже в ваших голосах дудук находит своё отражение…

– Не понимаю, о чем вы говорите…

– Неужели никто не говорил тебе, что твои глаза наполняются слезами каждый раз, когда ты поёшь. Я замечала это и раньше… Какие у тебя корни?

– Моя семья из Армении.

– Так я и думала… Моя подруга Гаяне, когда пела национальные армянские песни, точно также немного прикрывала глаза и точно также они светились. Её мать с гордостью как– то объяснила мне, что у любой армянки «тахцот ачкер 1 1 Томные глаза », глаза немного с грустью, тоской и Верой. И когда армянки поют, их глаза наполняются слезами и блестят, так бывает только у вас. Ваши глаза кричат о тоске по Родине… Споёшь одну из ваших песен?

– Я не знаю их. Прошу меня простить. Я быстрыми шагами удалилась из этой комнаты и попросила Андрея проводить меня домой.

Мы шли по мостовой, Андрей вежливо здоровался со знакомыми людьми, а я, смотря под ноги, спешно пыталась уйти.

Что тебя так взволновало, дорогая? оглядывая меня своим проницательным взглядом, спросил он.

Ничего, сухо ответила Энн, спешно перебирая ногами по мостовой, которая была ужасно скользкой… Твоя знакомая Рози, откашлянула она, мне не понравилась, она была слишком откровенной и, кажется, смотрела на всех свысока…

– Рози не такая, как все, засмеялся он. А она возмущённо посмотрела на него. Будто мы все одинаковые, а она нечто особенное… Рози путешествовала на корабле по всем возможным странам, жила с матросами на одном корабле, поэтому её манеры не столь изысканы, как у тебя, дорогая моя. Не всем же иметь такой блестящий ум, грацию и сдержанность, как у моей невесты…

– Как возмутительно жить на одном корабле с матросами…

– Она живёт путешествиями… В этом она нашла смысл своей жизни, вздохнул он так, словно сам мечтал жить так же…

– Перестань, Андрей, так вздыхать, иначе я подумаю, что хочешь тоже все бросить и уплыть…

– Она наверняка была на твоей Родине, воскликнул он, вспомнив, давай встретимся с ней как– нибудь и расспросим обо всем! Ведь ты ничего не знаешь, а мне любопытно.

– Думаю, это плохая идея! – её голос почему– то сел. В то время они шли по тёмным переулкам, где утром продавцы будут продавать свои товары. Энн, не заметив в темноте коробки, ударилась одной ногой и сшибла с места какие– то из них. Сама упала, да ещё и там были яблоки и явно не первой свежести… Теперь они валялись на улице. Андрей поднял её также быстро, как она упала и подвёл к свету под фонарём.

– Ты как? Ничего не ушибла?

– Нет, вроде я цела, Энн пыталась почистить платье, да кисть заныла неприятной болью. Вдруг откуда не возьмись вышел мужчина, его лицо в темноте было еле различимо. Позабыв о манерах и приличиях, он причитал и повелел им немедленно собрать его груз. Но Андрей попытался уладить этот вопрос, подсовывая пару купюр.