Михаил Шифман - Рукопись, которой не было. Евгения Каннегисер – леди Пайерлс

Однажды, посреди горячей дискуссии, Нина сказала:

– Хватит уже этих прозвищ: Дау, Джонни, Димус, Аббат… Давайте говорить, как все нормальные люди: Ландау, Гамов, Бронштейн…

Дау немедленно назвал это предложение «нинизмом», обвинив сочувствующих в предосудительном стремлении к солидности. «Это ли нам нужно?» – спросил он.

Одной из его забав была классификация женщин. Ландау делил всех женщин на красивых, хорошеньких и интересных. Еще два «бросовых» класса – «выговор родителям» и «за повторение расстрел» – он добавил чуть позже. Никогда не спрашивала Дау, в какой класс он поместил меня. Надеюсь, что в третий, и не дай бог в четвертый. Брр… Теория женской красоты Ландау разошлась по всему миру. В первом номере журнала «Шуточная физика», посвященном 50-летию Бора (1935), Отто Фриш и Георг Плачек опубликовали – не знаю, как и назвать, – статью, заметку или юмореску «Об измерении коэффициентов красоты по Ландау». И они действительно проводили измерения! Ха-ха-ха…

Помимо трех мушкетеров и Иры Сокольской, Андрея Ансельма, Матвея Бронштейна, меня и Нины частыми участниками наших сумасшедших вечеринок были сестры Наташа и Аня Гурвич (дочери Александра Гавриловича Гурвича), Валентина Иоффе (дочь Абрама Федоровича Иоффе), Виктор Амбарцумян, Маша Левина (мамина племянница) и братья Элевтер и Ираклий Андрониковы. Вероятно, именно в нашей квартире Ираклий впервые выступил со своими устными рассказами. Сближала нас не только физика, но и дебаты до изнеможения об истории, литературе, поэзии.

Как-то Исай Бенедиктович рассказал о трудностях, с которыми он столкнулся при переводе книги Анатоля Франса «Воззрения аббата Жерома Куаньяра». Мы все дружно бросились ее читать. Матвей Бронштейн получил свое прозвище Аббат не только благодаря своей образованности, но и по герою этой книги.

Для вечеринок специально писали тексты для представлений на злобу дня или придумывали шарады-мистерии. По эскизам Иры Сокольской делали костюмы; а когда начиналось представление – дым стоял коромыслом: буквально переворачивали все вверх дном! Пожалуй, не буду скромничать, мои куплеты всегда принимались на ура. Жене Крик, то есть мне, дружно аплодировали. Обратите внимание на аллюзию с Лилей Брик!

Мама и Настя пригревали и кормили всю ораву.

Джаз-банд издавал свой рукописный журнал, он назывался «Physikalische Dummheiten» («Физическая абракадабра»). Основными авторами были Ландау, Гамов, Ансельм, Бронштейн и я. Иваненко был главным редактором. В этом журнале публиковали шуточные стихи о профессорах физфака, иногда весьма критические и, как я сейчас понимаю, обидные. Впрочем, холодный сатирический водопад низвергался и на нас самих. Отклики на новости науки тоже представлялись в шуточной форме, например «Книга пророка Паули» – о только что сформулированном принципе Паули. Там же из номера в номер шел роман Димуса о Пите Стерлинге. В 1928 году вышел последний номер «Абракадабры». Из его эпиграфа:

Этот год оказался последним и для джаз-банда. Во-первых, Дау поссорился с Димусом (позднее эта ссора перешла в ненависть). Во-вторых, летом 1928 года Гамов отправился на стажировку в Европу. В октябре 1929 года туда же и за тем же отправился и Ландау. Он вернулся только весной 1931-го. Ну и самое главное, с концом НЭПа политическая ситуация в стране стала меняться к худшему, хотя тогда я это и не вполне сознавала. Вольности и шутки прежнего счастливого времени теперь стали неуместными или даже опасными.

После одной из последних вечеринок на Моховой мамин брат Борис Давыдович Левин сказал: «Вот дом, который проглядело НКВД». Но, увы, не проглядело.

Мои встречи и прогулки с Аббатом и Витей Амбарцумяном (мой милый Амбарц) продолжались; иногда мы вместе ходили в театры или на концерты. Встречалась я и с Ландау после его возвращения из Копенгагена в марте 1931-го и до моего отъезда с Руди. Пожалуй, об этих встречах я напишу отдельно. Когда в 1931 году Руди приехал в Ленинград, он уже свободно говорил по-русски. Совместная работа с Ландау была только что закончена в Цюрихе. Они даже успели обсудить ее с Бором в Копенгагене. Дау очень обрадовался своему новому соавтору и тут же дал ему прозвище Паинька.

Четвертый курс, выпускной, ура, ура! Осталось всего несколько экзаменов. Совсем уже собралась засесть за диплом, но тут в сентябре пронесся слух: Якову Ильичу Френкелю разрешили в следующем году (1930-м) организовать в Одессе Первый всесоюзный съезд физиков. Первый! Туда приглашены все физики из Москвы, Ленинграда, Харькова и других городов. Восемьсот человек. Будут знаменитые иностранцы!

Ах, как мне хотелось туда поехать! Взглянуть на небожителей хоть одним глазком. К тому же я не видела наших одесских родственников миллион лет.

Разумеется, никакого приглашения у меня не было – ведь я еще студентка, и даже далеко не лучшая. Собралась с духом и пошла к Якову Ильичу. И прямо с порога его кабинета:

– Яков Ильич, пожалуйста, позвольте мне поехать на съезд в Одессу, послушать доклады, хотя бы Тамма, Зоммерфельда и Паули! Пожалуйста… Когда еще такая возможность…

– Здравствуй, Женя. Как твоя дипломная работа?

– Да что работа, я за месяц напишу, обещаю. Пожалуйста!

– Видишь ли, Женя, я-то не против, но надо навести справки у начальства. Кроме того, нам выделили деньги только на прием иностранцев…

– Яков Ильич, деньги мне не нужны. То есть нужны, конечно. Но не на съезд. У меня… будут, а жить… у родственников, – от волнения я проглатывала слова.

Разумеется, и подумать не могла, чтобы взять денег на поездку из семейного бюджета. У Исая настали трудные времена, мы едва сводили концы с концами. Их, деньги, надо было заработать самой.

Зимой 1929/1930-го я нашла работу в школе рабочей молодежи при рабфаке. Занятия проходили по вечерам, я должна была научить будущих рабфаковцев математике и физике от «А» до «Я» за одну зиму! Боже, как я боялась войти в класс в первый раз! В моей первой группе не было никого моложе двадцати семи лет, а многим уже исполнилось тридцать пять! В основном – молодые люди. Но им хотелось учиться, и они по-доброму относились ко мне, хотя я была намного младше. Они слушали внимательно и задавали дельные вопросы. Вторая группа была ужасна: хотя и возрастом помоложе, и больше девушек, но заданий никто не выполнял, на уроках стоял гул – все друг с другом переговаривались. Даже мой громкий голос не помог. В итоге почти все ученики получили незачет. В этой группе я решила действовать как настоящая строгая учительница.

В Одессу я приехала в середине августа, за несколько дней до начала съезда. Открытие – во вторник, 19 августа, в большом зале горсовета. Местное радио планировало транслировать открытие. Всем участникам (и мне тоже!) выдали значки, позволявшие ездить в трамваях без билета.