Юрий Поляков - Гипсовый трубач. Однажды в России

– Догадываемся! – сурово ответствовал Жарынин и ехидно интересовался: – А сколько стоит курс в вашей школе Сверхразума?

– Знание – бесценно… – вздыхал директор.

Впрочем, с самого начала, еще при Советской власти, возникло одно деликатное преткновение. Так уж исторически сложилось, что при коммунистах видным деятелям культуры жилье давали очень приличное. Считалось, заслуженный артист или, скажем, крупный архитектор, не говоря уже о знаменитом писателе, меряя в художественной задумчивости квартиру шагами, не должен ощущать стеснения своим замыслам.

Так вот, еще тогда выдающиеся старички довольно быстро сообразили, что отдавать почти даром роскошные площади весьма неразумно. Ведь согласно подлой социалистической уравниловке, независимо от того, отдал ты хоромы или каморку в коммуналке, тебе выделяли в ДВК все ту же комнатку гостиничного типа и все тот же однообразный приютский стол. И тогда, борясь с несправедливостью, многие ветераны перед тем, как заселиться в «Ипокренино», стали злонамеренно хитрить. Одни менялись с детьми или родственниками, нарочно ухудшали свои жилищные условия и сдавали в распоряжение творческих союзов жалкие «хрущобы». Другие, бессемейные и жестокосердые, злонамеренно переезжали в совершеннейшие халупы, а полученную денежную компенсацию клали на сберкнижку. Ну, Господь-то их разом и наказал за хитромудрие в девяносто первом, когда за сто рублей давали стакан газировки без сиропа…

С наступлением новых времен мало что изменилось: элитные деятели культуры норовили перед вселением в ДВК загнать квартиры риелторам, денежки по-скорому засунуть в коммерческий банк, вложить в валюту, «мавродики» или «чемадурики», а фонду «Сострадание» впарить какую-нибудь убитую квартирешку в промзоне, купленную по дешевке. Напрасно Меделянский взывал к совести, создавал следственные комиссии, отказывал дряхлым ловкачам в приюте. Ну как, в самом деле, откажешь трижды лауреату Государственной премии? Зато сколько потом было инфарктов и инсультов, когда скороспелые банки лопались, точно воздушные шарики, прижженные сигаретой финансового беспредела. А крушение «МММ» и «Плютей-лимитед» вообще смертоносной косой прошлось по ветеранским рядам. Секция колумбария, специально отведенная для заслуженного праха насельников ипокренинских кущ, заполнилась буквально в считаные дни. Пришлось срочно покупать дополнительные ячейки. Уцелевшие вклады сожрал дефолт девяносто восьмого, устроенный молодым плешивым очкариком, прозванным в народе Киндер-сюрпризом.

Лишь немногие, и прежде всего Ласунская, честно и благородно сдали в фонд свою подлинную жилплощадь. Сама Вера Витольдовна, не дрогнув, отписала «Состраданию» пятикомнатные хоромы на Тверской, выходящие окнами прямо на памятник Юрию Долгорукому. В квартире поначалу обещали создать музей-квартиру, но в конечном счете там поселился продюсер Тенгиз Малакия, прославившийся тем, что создал и раскрутил группу «Голубой boy», объединявшую четверку способных, но безнадежно испорченных юношей. Узнав про это, Ласунская равнодушно пожала печами и заметила: «Мне всегда не нравились люди, пытающиеся проникнуть в искусство с заднего хода!»

– Небожительница! – с оттенком благоговейного недоумения вздохнул Аркадий Петрович.

– Святая! – не сразу подтвердил Жарынин: видимо, прикидывал в уме, сколько стоят такие апартаменты и сколько от этой гигантской суммы отломили себе Огуревич с Меделянским.

Поначалу денег, поступавших из фонда «Сострадание», худо-бедно хватало. Потом все стремительно подорожало: аренда земли, электричество, газ, бензин… Теплицу, бодрившую ветеранов свежими овощными витаминами, пришлось забросить. Как память о тех временах остался только Агдамыч – последний русский крестьянин. Подорожали хлеб и сопутствующие продукты, и если раньше того, что оставляли на столах престарельцы, хватало на откормку дюжины кабанчиков, то теперь угасающие светила отечественной культуры подъедали все крошки, не давая никаких шансов даже мышам, не говоря уж о свиньях. Грызуны, поколебавшись, эмигрировали в элитный дачный поселок «Трансгаза». Его в течение года выстроили неподалеку от ДВК, на знаменитом просторе, который когда-то то ли Раневская, то ли Бабанова, то ли обе одновременно назвали «Небежиным лугом»…

Ветераны с ипокренинского холма каждый вечер наблюдали, как в строго охраняемый поселок после трудового дня возвращается вереница ослепительных иномарок. А председатель совета директоров «Трансгаза» некто Паша Химич, некоторое время назад выгнанный из Принстона за кражу в спортивной раздевалке и тут же взятый Гайдаром в правительство молодых реформаторов, приезжал на дачу под охраной БМП, усиленного отделением мотострелков. Мало того, его сопровождал на бреющем полете боевой вертолет с ракетами типа «воздух – земля». И было невозможно объяснить старикам, этим зажившимся на свете осколкам старого мира, почему общенародный газ вдруг ни с того ни с сего стал собственностью Паши Химича. Комсомольский поэт Верлен Бездынько разразился по этому поводу эпиграммой:

А вскоре, замученный безденежьем, забастовал обслуживающий персонал «Ипокренина», к нему тут же присоединились и медики – все они требовали повышения заработной платы. Напрасно Огуревич взывал к совести и припоминал им клятву Гиппократа. Они отвечали, что даром никто никогда не работал, даже Гиппократ с Авиценной.

– Я им говорил, стыдил: как вы можете наживаться на беспомощной старости?! – с болью произнес директор, и его мускулистые щеки при этом печально опали. – Э-эх!

– У вас-то у самого какая зарплата? – уточнил Жарынин.

Огуревич лишь улыбнулся с той воспитанной беспомощностью, какая появляется на интеллигентных лицах, когда речь заходит о чем-то, недостойном внимания культурного человека. Вместо ответа он снова налил соавторам коньяка, а сам приложил пальцы к вискам и напружился, багровея… Выпили. Каждый по-своему. Кокотов с удивлением отметил, что Аркадий Петрович захмелел: речь его стала сбивчива, движения хаотичны, в интонациях появился опереточный трагизм.

Жалованье сотрудникам пришлось поднять, и это легло тяжким бременем на ипокренинский бюджет. Но самым страшным ударом по экономике ДВК стал, как это ни странно, резкий рост цен на жилплощадь. Теперь, продав квартиру в центре Москвы, заслуженные долгожители не спешили в «Ипокренино», они могли устроиться в пансион где-нибудь в уютной Чехии или до конца жизни круизить по морям и океанам, пересаживаясь с лайнера на лайнер. И в конце концов умереть, скажем, на цветущем Гоа, в теплом бассейне с морской водой, лениво дожидаясь, пока эбонитовая официантка в бикини подгонит к тебе плавучий подносик с коктейлем «Танец леопарда». Иные вдовые старички, вдруг разбогатев, немедленно женились на молодых дамах и, написав завещание, вскоре погибали в требовательных объятиях.