Роман Михеенков - Кот доступа

Ветеринары и фелинологи всего мира до сих пор не пришли к единому мнению, за c чет чего происходит кошачье урчание. (Научный факт)

– Да, голодный… Да, замерз… Руками не трогай…

Какой внятный кот. Дрожит от холода на обледеневшем крыльце, при этом сохраняет чувство превосходства над человеком и контролирует ситуацию. Поняв, что ему необходимо особое приглашение, я вышел из машины и открыл для него правую переднюю дверь:

– Я за тобой, Бхагаван, если не возражаешь…

Кот выдержал паузу, прошествовал мимо меня, грациозно запрыгнул на сиденье и свернулся в лохматый рыжий пельмень. Я не стал глушить двигатель, включил печку на полную мощность и пошел за наследством – всевозможными приборами и механизмами, завещанными мне хозяином кота – единственным другом Германом. Его прах незадолго до этого я развеял на Большом Каменном мосту, напевая роллинговскую «Satisfaction». Так он завещал. За десять лет нашей дружбы под эту песню была выпита не одна цистерна водки.

Полиция объявила его гибель несчастным случаем и торопливо закрыла «дело». Слуг закона не смутили следы пыток на теле. В отделении полиции мне вежливо, но настойчиво порекомендовали заткнуться. И правосудие в очередной раз восторжествовало над истиной.

Мое решение отказаться от борьбы за справедливость было гадким, но единственно возможным. Бороться с карательной системой можно только тогда, когда за твоей спиной стоит другая карательная система. Но мстить – значит сознательно перейти на один уровень с убийцей и преумножать количество жестокости в этом мире. Поскольку реальных возможностей для этой схватки у меня не было, я вернулся в привычную внутреннюю эмиграцию.

На следующий день после убийства я обнаружил в почтовом ящике письмо от Германа, отправленное за неделю до всех этих событий. «… Я бы завещал тебя коту, но в этом несовершенном мире приходится завещать его тебе. Короче, я завещаю вас друг другу. Вы встретитесь на крыльце моего дома в семь тридцать три, когда ты приедешь с Большого Каменного. До этого кота не ищи, все равно не найдешь…».

Мы с Германом иногда говорили о смерти. Пришли к выводу, что ее не существует. Главное неудобство физического ухода одного из нас – водки вместе не выпьешь.

Действительно, после смерти Германа наше общение стало даже более интенсивным и увлекательным. Мы всегда встречались в кафе, ресторанах, на выставках, иногда просто шатались по Бульварному кольцу. Герман в гости не звал, а я из деликатности не спрашивал, почему. Пару раз я пытался затащить его к себе, но он категорически отказывался. И вот теперь я впервые оказался в его квартире – лаборатории, разгромленной в результате обыска. Не знаю, что искали,– паркет был снят, стены разрушены до кирпичей, от бытовых приборов остались только изуродованные скелеты. Обычно можно многое рассказать о человеке по его жилищу. О его характере, привычках, слабостях, страстях. Бродя по квартире Германа, я смог понять только одно – хозяина убили.

В завещании Герман подробно расписал мои действия по поиску наследства. Казалось, он заранее предвидел последствия погрома. И моё любопытство – тоже. «…Когда ты закончишь совать свой нос куда не следует…». Чтобы найти наследство, я, согласно инструкциям из письма Германа, набрал пятизначный номер на своем мобильном телефоне и отключил его после трех гудков. Услышав в соседней комнате приглушенный хлопок, пошел на звук. На полу у окна появились три коробки: две железные, напичканные непонятными мне, гуманитарию, приборами и механизмами, и одна пластиковая с дневниками – общими тетрадями, исписанными беглым, но разборчивым почерком. Осмотр квартиры я начал именно с этой комнаты. Готов поклясться чем угодно, тогда коробок там не было.

Позднее, когда я добрался до дневников Германа, стало понятно, что в нашем общении мне была открыта лишь незначительная часть жизненного пространства этого удивительно многообразного человека. Если я правильно понимал смысл написанного, то познания Германа в химии, физике, астрономии и медицине опережали современную науку на несколько эволюционных витков. Неужели он, как гении прошлого, сгорел на костре инквизиции? Потребность устранить его могла возникнуть у любого доктора наук, не желающего переписывать диссертацию. А для нефтяников и энергетиков смерть Германа была вопросом выживания их бизнеса. Проще было найти того, кто не хотел бы его уничтожить.

ххх

– Как ты, Бхагаван?

Кот проснулся, взглянул на меня, фыркнул и снова закрыл глаза.

Это с котом что-то не так или со мной? Один его короткий взгляд отпечатался в моем сознании примерно так: «Ты, конечно, мужик неплохой, но это не мешает тебе задавать абсолютно идиотские вопросы. «Как ты, Бхагаван?». Как я!? Как чувствует себя кот, потерявший единственное родное существо? Я три дня не жрал, отморозил себе всё на свете! Как я!? Жизнь, к которой я привык, сломалась к чертовой матери! Как я!? А как бы ты чувствовал себя в моей шкуре?».

Странно, я давно отучил себя выстраивать предположения о реакции окружающих на мои действия. Не мог же я придумать всю эту тираду? Неужели кот способен передавать мысли?..

ххх

С Германом я познакомился благодаря Дзен-Буддизму. Лет десять назад в музее Рериха случилась невнятная выставка, посвященная восточным религиям, я обозвал ее «Хали-Гали-Кришна». Меня пригласили выступить на открытии и в доступной форме объяснить православным суть Дзен. Я смутил неподготовленные умы противоречивыми дзенскими байками, объяснил, что любая вера – это стремление к гармонии, привел в качестве близкого публике примера медитации удивительную молитву Оптинских старцев. Напоследок напомнил, что путать веру с религией небезопасно.

– В чем смысл жизни? – спросил меня небритый мужик с галерки.

– Я видел пробуждение ёжика от зимней спячки,– ответил я, не задумываясь.

Ответ не был подготовлен заранее. Просто за день до этого я на самом деле разбудил ёжика, спавшего в корнях огромного тополя у меня на даче. Я сгребал прошлогодние листья и нечаянно зацепил его граблями. Сначала я ужасно огорчился, что одним ёжиком на свете стало меньше. Стал придумывать, как его похоронить. А он вдруг начал шевелить лапками, открыл глазки и посмотрел на меня мутным со сна взглядом. Пока я бегал за собачьим кормом, запасенным специально для ежей по совету ветеринара, Пробужденный исчез. Всю ночь я терзался чувством вины. Разбудить ёжика граблями – это оскорбление. Я пытался представить, что он обо мне думает. Всю ночь обижался сам на себя за ёжика. И только к утру понял, что чувство вины – глупое, ложное построение из моих собственных предположений о чужой обиде. А он следующим вечером вернулся, был приветлив и слопал большую плошку собачьей еды. Я поклонился, назвал ёжика Сучандра (Учитель) и навсегда забыл о чувстве вины.