Виктория Васильева - Клуб анонимных наблюдателей. Рассказы

Ирина Ивановна задрала нос и, ничего не ответив, пошла дальше. Только тележка подпрыгивала на неровном асфальте.

– А вырядилась-то, – вздохнула проститутка Алина. – Всё платье в цветах, как по-бабски. Мы так никогда не одевались.

– Да-да, точно, мы такими не были, – хором загалдели все остальные.

Когда окончательно рассвело, наркоманы и проститутки засобирались спать. А у бабок впереди был целый день, чтобы спокойно ходить друг другу в гости, пить чай и веселиться.

Эпизод 1

Были у поэта Ковригина и ангел, и бес. Первый, как полагается, располагался на правом плече, а второй – на левом. Ангела Ковригин нежно звал Валентин. Беса он звал «Слышь, ты!», хотя сам себя бес предпочитал называть Людмила Алексеевна. Бывало, сидит Ковригин на кухне, сочиняет стихи. Например, так:

И задумается. День, тень, на плетень…

– Может, «Я уже вижу смерти тень?» – робко спрашивает поэта Валентин. Ковригин не спешит реагировать, пыхтит, думает.

– А вы, друзья, идите в пень! – радостно восклицает Людмила Алексеевна.

– Слышь, ты! Молчи-ка.

– Эх, лишь бы дали бюллетень! – Людмилу Алексеевну в такие моменты не остановить. – А ты, тюлень, езжай в Тюмень! И потеплей трусы надень!

Ковригин хихикает, но старается держать себя в руках. Надо чаю выпить. Как работать в такой обстановке? Ничего, он еще всем покажет. Вместе с Валентином и с этим… с этой. Бесячей.

– Покажем, еще покажем, – соглашается Валентина Алексеевна, почесывая хвост.

Эпизод 2

В начале октября поэт Ковригин готовился к юбилею. Но не к своему, а к юбилею другого поэта – Бабушкина. Анатолий Бабушкин был лыс, усат и довольно популярен, как мужчина и как поэт. И возраст, в который он вступал, был красивый – полвека, то есть пятьдесят лет. Полтос, в переводе с поэтического.

Поздравление Ковригин готовил, конечно, стихотворное. Начало было готово:

А дальше Ковригин пока придумать не мог.

– Толик, Анатолий, Бабушкин ты наш, – распевала Людмила Алексеевна. – С юбилеем, что ли, старый ты алкаш!

– Но так же нельзя, нельзя! – нервничал Валентин. – Надо красиво, с уважением! Вот, например. Толик, Анатолий, Бабушкин ты наш. Ты среди поэтов главный персонаж.

– … и главный экспона-а-ат, – затянула Людмила Алексеевна.

– И правда, похоже, – совсем загрустил Валентин. – Тогда вот еще. «Толик. Анатолий. Бабушкин ты наш. Знаю, ты все книги раз сто переиздашь. Будь здоров и весел, счастлив и любим. До пенсии и после ангелом храним».

Это Ковригину понравилось. Так и оставил. Надо только выучить наизусть и много не пить, а то Валентин плохо переносит алкоголь, сразу вырубается.

Эпизод 3

На юбилей Анатолия Бабушкина Ковригин пришел в костюме, трезвом уме и твердой памяти. В кармане лежал листок со стихотворным поздравлением, на правом лацкане пиджака болтались ноги бодрого Валентина, а на левом плече дремала Людмила Алексеевна.

Первым знакомым человеком, которого он встретил, была Белла (не подумайте хорошего). Белла была очень светская женщина, красавица, поэтесса и любительница шампанского. У нее на обоих плечах, наверно, сидели бесы, потому что ангелами там и не пахло.

– Рига, дорогой! – воскликнула Белла. – Как поживаешь? Давно не виделись, выпьешь?

Белла ловко подхватила бокал шампанского с подноса проходящего мимо официанта и вручила его Ковригину. Людмила Алексеевна приоткрыла левый глаз. Дремота медленно покидала ее.

– Беллочка, да ну разве что глоточек. – Ковригин серьезно не хотел напиваться. Но немножко шампанского же можно?

– И глоточек можно, и бокальчик, – пробормотала Людмила Алексеевна. – Что с него будет-то?

Через час Ковригин угощался коньяком из фляжки своего друга Музыкова (ударение на о), через два – подошла его очередь читать поздравление. Ковригин вышел перед гостями и достал из кармана бумажку, которую он до этого уже несколько раз доставал, теребил в руках и убирал обратно.

Перед ним были стихи Музыкова, которые тот до этого просил почитать и оценить. Кажется, он перепутал бумажки и его поздравление осталось где-то на одном из столов. И что же делать? Валентин отрубился еще полтора часа назад, Людмила Алексеевна настаивала на чтении по памяти. Ну, вроде он всё помнил, поэтому начал читать:

Почему они так смотрят? Разве что-то не так? Почему Людмила Алексеевна хихикает? И как там дальше? Что-то про ангелов и пенсию. Так, значит, будь здоров и весел, счастлив и любим… Ага, вот:

Последние слова, кажется, произнесла Людмила Алексеевна. Голосом Ковригина, разумеется. Ковригин не знал, куда себя девать от стыда. Ему аплодировали, но он быстро-быстро смешался с толпой и взял еще шампанского.

К счастью, на следующий день поэт Ковригин ничего не помнил. Людмила Алексеевна, конечно, могла ему напомнить, что произошло, но, пожалуй, сделает это когда-нибудь потом. В самый неподходящий для этого момент.

Один буддист постоянно говорил себе, что с понедельника начнет новую жизнь.

Начнет принимать жизнь такой, как она есть, перестанет суетиться. Будет наслаждаться природой и самим бытием. Может быть, даже начнет курить. Хотя насчет таких перемен в жизни он не был уверен.

Однако наступал очередной понедельник, и наш буддист опять просыпался без будильника в семь утра и шел варить овсяную кашу. Казалось бы, что такого – варить с утра овсяную кашу? Но дело в том, что он никогда не покупал хлопья быстрой варки, только полезную олдовую овсянку, которую варить нужно минимум минут пятнадцать.

Пока варится каша, ему нужно было непременно себя чем-то занять. Руки обычно так и тянулись проверить рабочую почту. Иногда он держался до самого обеда, но чаще срывался еще во время завтрака. Жадно прочитывал новые мэйлы, радовался, если видел конфликт между коллегами, и ввязывался в бой с подробными комментариями по каждому вопросу. Иногда после этих срывов у него начинала болеть голова, но он всё равно не мог себя остановить.

Как бы плохо ни обстояли дела с головой, ровно в девять утра он уже протискивался в вагон метро, бодро ругаясь с каждым, кто протискивался так же бодро, как он. Потный, но довольный, полдесятого он прибывал в офис. До начала рабочего дня оставалось полчаса, можно немного расслабиться, написать в общий чат что-нибудь по поводу невымытых со вчерашнего дня кружек или слишком активного использования коллегами туалетной бумаги. По обстоятельствам.