Игорь Шахин - Мой убил этого мамонта

Его не было очень долго…

Не почувствовал, не присел. Улегся и, не сдержав блаженства от наступившего облегчения, тихохонько протяжно простонал. Уснул почти сразу же.

«Рыжая! Как же я не поняла! Они условились еще тогда, в самом начале… Кобель!!!»

Поезд, с привычным безразличием пожирал ночные километры, волоча сквозь тьму судьбы людей, их сны и нелепости жизненных ситуаций. Кто-то тревожно или блаженно спал, кто-то никак не мог уснуть по непонятным железному локомотиву причинам…

Мужчина проснулся с полным ощущением счастья. Тело его валялось и просвечивало. Он провел ладонями по своей радостной коже и подумал, простим его, шаблонно, отчего мысль не утратила своей первозданности: «Как мало надо человеку для полного счастья!» Скосил глаза налево, на соседнюю полку, и встревожился – не проспал ли Арзамас. «Да ну! Нет же… Рыженькая не допустит».

Соседки на месте не было. «Вышла, наверное, раньше. А говорила, что едет до Арзамаса… Вот досада! В кои-то веки оказываешься в купе вдвоем с приятной женщиной – и на тебе!»

В помещении вокзала передвигались полусонные люди, среди которых он увидел свою соседку, тащившую непомерные сумки к выходу, надо думать, на автобус.

– Доброе утро! Позвольте, я вам помогу, – нагнулся было мужчина к ее сумкам. Но в ответ – якобы не узнающий, стеклянный взгляд бывшей попутчицы…

Ну да… Ну вот я все взял и бросил и принялся описывать все именно так, как оно и было!

Как опишу, так и опишу… А с чего это я, собственно говоря, так взвился?! Ну, была какая-то вертихвостка, ну назадавала своих вопросиков, попивая кофе и игристое винцо, ну тело сатанинское, ну умотала восвояси час назад…

Ого! Час едва прошел, а я уже и за перо схватился, урод. Ну, была и была, ушла и ушла…

«Лапушка, лапушечка»… Это из ее жаргона. Откуда этот жаргон она переняла, я знаю: в этом словесном потоке сам путался. Думаю, больше не увижу… Но и то неплохо, что среди свинцово-серого мира дождя, грязи, гнилой осклизлой листвы из ночи возник белый «мерседес» на фоне черной паутинной плетенки из вязовых веток, боярышника и, по-моему, лоха серебристого…

«Лох»… Теперь этим словом подростки обзывают заторможенных, то есть дураков без больничного диагноза. Но это меня не касается. Пока, по крайней мере…

Оставалось полста метров до места, где я сворачиваю к своей даче с основной трассы. Уж и расслабился. Три-четыре минуты, и я – в тепле родных пенатов. И вот тебе! Белый «мерседес» в кустах. И громкие речи, и ревущая из динамиков песня «Что такое осень – это небо…».

Компашка и компашка! Мало ли тут таких видывал. Местечко удобное. От центра пять минут езды, и на тебе – все для интимных удовольствий страждущей плоти: кусты, тьма, редкие авто, как будто вдали огни города, прохожих вообще не подразумевается.

Обычно такие пикнички пульсировали в сторонке, а тут – прямо поперек моего привычного пути! Только и подумал: «Хорошо, что от водки отказался, – живо соображаю, прекрасно ориентируюсь во времени и пространстве. От одного-другого, если что, отмахнусь, а остальные, будь их хоть сто, и не успеют понять – куда это я так сразу делся». А никуда! В овраг упал и умер!

То ли она ко мне метнулась, то ли я на нее наткнулся…

– Лапушка! Лапушка… Ты куда идешь?! (Белые сугробы волос, белая куртка, загребущие руки – еле увернулся).

– Домой иду!

– Но здесь нет домов! (Алые губы в поллица, алая мини-юбка… Краем глаза: в машине парень с девицей лижутся, еще парень и еще девица переругиваются, размахивая руками возле «мерседеса»).

– Смотрите! В какую даль! Пешком! Он идет домой! А где здесь дома?!

– А вон там, где на столбе горит фонарь.

– Но там не дома, там дачи!

– Да, конечно, извините… Пора мне…

– Лапушка, подожди, не уходи!

Я осторожно, как бы танцуя, обошел «Мерилин Монро» и через полторы минуты был у себя.

«А ведь возьмет и придет», – подумал я и понял, что хочу этого.

Так было поэтично, чувство такое, как тогда, за границей, в древней западной столице: дождь, ветер, вязь мокрых веток каких-то деревьев в узкой улочке, неожиданный за поворотом всполох огней бульвара, яркого и потому, наверное, так волнующего воображение!

Но вот теперь, когда я там, где и хотел быть, когда я могу заниматься тем, чем и хотел, внедрилось это: «Лапушка!» Не надо бы ничего этого…

Их там при «мерседесе» было пятеро. Она, наверное, волей случая оказалась лишней. В этой мокрой ночи при каких-то ее проблемах в мерседесовской компании вдруг возникает из тьмы некий (ха-ха!) «человек дождя»…

Я решил минут двадцать не включать свет – ну придет на тот фонарь на столбе, ну метнется туда-сюда, а ни в одном доме нет света. И уйдет в прежний поток своей жизни.

Просидел во тьме долго. Включил свет. К тому моменту уже знал, что хотел внезапного стука в окно, пусть и затемненное, но найденное по девичьему наитию, по дьявольской наводке, по тропе моей глупой гипнотической фантазии! Не довелось… Ну да и бог с ним, с этим случаем. Так подумалось и напрочь забылось. Увлекла толстая и умная книга.

Часа через полтора-два в окно забарабанили. Досада какая! Сосед по даче, электросварщик, всякий раз вот так ломится ко мне. Где-то кому-то что-нибудь сварит, его накачают водкой, и он домой не может уйти: с трубы падает, по которой мы коротким путем ходим на свои дачи.

Ладно бы приходил и спал. Но обычно от него нет никакого покоя полночи: то дай ему закурить раз десять, то выслушай уже в который раз о себе, что ты «неправильный мужик», что с ним самим не стоит ссориться, что он ни за что мне не простит его сгоревшего туалета.

Уже открывая защелку входной двери и машинально спрашивая «кто там?», почувствовал, что это не сварщик.

Ну да, на крыльце под дождем стояла та самая «лапушка».

– Ты один?

Господи, какое теперь это имело значение!

– Один… Тебя будут искать твои дружки.

– Не будут. Они уже в городе.

Вот она и пришла. И что дальше? Скорее всего – ничего. Какая жалость!

Не пришла бы, и тогда я мог бы фантазировать, воображать себе что-то несусветное, и, может быть, тогда бы родились стихи.

– У тебя такой домище! Покажешь?

Прошлась по второму этажу, заглянула на мансарду – на третий…

Уже потом, сидя у камина, просушивая свою пышную шевелюру, оценила:

– Это все потянет на хорошее состояние… А еще и банька?!

– Банька…

– Богатенький дядя. Ты женат?

С первых секунд она меня начала раздражать, но теперь, когда пригляделся, уже не воспринимал как равную, а на детей обижаться глупо.

– Женат, конечно. И не один раз. – По-следние слова – это уже кокетство, это уже рука помощи тонущей в озере полученных впечатлений.

– Понятно. В твоем возрасте одинокие или лежат в больницах, или пьянствуют.