Ширин Шафиева - Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

Так Джафар схватил и Бану, которая сидела на подоконнике и с лирическим выражением лица наблюдала за Веретеном, чьи движения были так умильны, так неуклюже-грациозны, что она сравнивала его с кувыркающимся толстым котёнком. Поддев одну руку под колени Бану, Джафар обвил её второй рукой за талию и бесцеремонно рванул вверх. Девушка, почувствовав, что теряет сцепление с опорой, вскрикнула и задрыгала ногами, но Джафар был непреклонен и полон решимости преподать ей бесплатный частный урок танцев. Байрам заскрежетал зубами от ревности. Веретено, увидев эту картину, бросило свою партнёршу на произвол судьбы, подскочило к Джафару и Бану и затарахтело, мешая азербайджанский и русский:

– Ай Джафар, бясьди да! [8] «Бясьди» означает «хватит». Иногда используется в качестве имени для девочки, которая у семейной пары далеко не первая. ! Вот ты на ней потом женишься? Он всем говорит, что женится! – Почему-то Веретено было помешано на браках между учениками своей школы. Должно быть, они позволяли ему ощущать себя доброй феей-крёстной. – Обидишь её – я тебя сам убью!

– Тогда заранее займите место в очереди, – сказала Бану. – Обид я не прощаю.

– Ух, вы посмотрите, какие мы злые! – Веретено ласково улыбнулось. – Уйди вообще , – приказало оно Джафару, и тот с недовольным лицом поплёлся обрабатывать толстую женщину, которую бросило Веретено. Само же Веретено схватило Бану и долго-долго танцевало с ней, мелодично мурлыча что-то себе под нос и периодически поглядывая вниз, на свою партнёршу, лукавым и нежным взглядом. Бану только металась, как щепочка на волнах, попискивала на особо сложных моментах, путала правую ногу с левой и цинично заглядывала ему в декольте. Иногда Веретено так крепко прижимало Бану к себе, что её грудь расплющивалась, и она боялась, как бы оно не почувствовало аритмичное биение её сердца. Музыка смолкла внезапно, и только тогда до Бану дошло: всё время, пока они танцевали, ученики стояли вокруг и жадно смотрели.

Вернувшись с урока, Бану заметила, что запах Веретена вошёл в дом вместе с ней. Она вытащила из сумки кофту, в которой танцевала, и принюхалась к ней. Так и есть, кофта вся пропиталась чарующим ароматом. Бану заснула, уткнувшись в неё лицом.

Из-за этого обонятельные галлюцинации преследовали её потом весь день, заставляя то и дело в панике озираться по сторонам и ворошить волосы. Утром, во время прогулки по бульвару, у Бану постоянно возникало ощущение, что Веретено рядом. Ветер доносил его запах с моря. Размах крыльев чаек напоминал по форме его губы. Бану была бы рада, если бы сейчас её отвлекло от сладких и мучительных воспоминаний хоть что-то.

Перекинувшись через перила, она повисла над белой водой и увидела, что море продолжает уходить. «Если здесь оно убывает, – лениво подумала Бану, – значит, где-то оно должно прибывать? Кого затопило, интересно?» Она вспомнила, что много лет назад бульвар был затоплен. Деревья погибли, стоя в солёной воде, их чёрные скелеты поднимались из болота, в которое превратился берег, и место это было запущенным и печальным. Теперь всё по-другому. Куда ни кинь взгляд – повсюду густые заросли роз, экзотические растения, изумлённо расправившие листья, не понимающие, как они очутились в незнакомой стране. Но и весёлая зелень (зелёная даже зимой) не радовала Бану. Ей только хотелось знать, куда уходит море и не связано ли это с грядущим концом света.

На танцах мало кто в него верил. Они скорее были склонны верить в своего Учителя. А тот в конец света не верил категорически. Он даже предложил собраться всем в школе и устроить вечеринку.

– Надо будет выйти на улицы и танцевать, – шепнула Бану Лейле. Веретено сидело сзади и, оказывается, подслушивало.

– Танцевать на улицах? – задумчиво переспросил он. Бану вздрогнула.

– Ну, в пятницу конец света! Кто придёт на занятие?! – завопило Веретено, вскакивая с места и хватая по пути за нос какую-то чрезмерно накрашенную девушку.

– Я, я, я! – закричали со всех сторон. Им нипочём был грядущий апокалипсис, словно какие-то доисторические язычники, словно танцующие яллы [9] Народный танец. наскальные фигурки Гобустана, они верили, что танцы спасут их.

Веретено незаметно вытерло испачканные тональным кремом пальцы о штаны и добавило:

– Кстати, пока не забыл. В следующую субботу у нас будет вечеринка! Будем встречать Новый год!!! – Бану, по несчастью, стояла рядом, поэтому чуть не оглохла от его объявления. – Это будет не просто вечеринка, а маскарад, – ему не с первого раза удалось выговорить это слово, – поэтому все должны прийти в костюмах! И в масках! Наступает год Змеи, поэтому тематика э-э-э… костюмов должен быть связан со змеями!!! – Бану бочком вдоль стены отошла подальше. – Цена билетов очень дорогая – десять манат! А для членов нашего клуба – пять! Билеты можно будет приобрести у меня.

И он вернулся к уроку, но в конце, когда все расходились, снова напомнил о вечеринке и вдруг сказал Бану такое, что у неё в мозгу, словно личинка свиного цепня, поселилась глупая надежда, которая будет пожирать её до конца всей этой истории:

– Надеюсь, вы там будете. – Веретено никак не могло определиться, на «вы» он с Бану или на «ты». – По стойке вижу, что будете.

Бану в полуобморочном состоянии поплелась в раздевалку и там долго искала и не могла найти свою юбку, всё это время висевшую прямо перед её глазами.

Гюнай с тех пор, как вернулась на сальсу, приобрела привычки, которых раньше у неё не было. Она начала подолгу рассматривать себя в зеркале, особенно по утрам, в те редкие минуты, когда её никто не дёргал за волосы и не требовал выдачи чистых носков. На протяжении всей жизни Гюнай, с самого её рождения, окружающие постоянно говорили ей, что она выглядит старше своих лет. Такая надбавка к возрасту Гюнай нравилась: она считала её признаком своей серьёзности. Быть серьёзной и ответственной – вот в чём Гюнай всегда находила успокоение, какие бы беды с ней ни приключались. Поэтому её не беспокоило, что в свои двадцать четыре года она выглядит слегка на тридцать пять. Лоб Гюнай уже был покрыт морщинами от бесконечных забот о ближних и дальних.

Однажды утром она заметила, что эти морщины, придававшие ей весьма глубокомысленный вид, стали как будто резче. Да и складки появились вокруг губ, хотя она редко улыбалась, чтобы не показаться легкомысленной. Может, это свет так падает? Гюнай схватила зеркальце, подошла к окну и снова внимательно оглядела своё лицо. Так и есть – лишние морщины. Тут она заметила, что стоит перед окном в одной ночной сорочке, а рабочий из новостройки направил на неё приложенные к глазам в виде бинокля руки. Гюнай опустила жалюзи, рассеянно отметив про себя, что некоторые ламели помяты, перекошены, что надо бы их заменить, и вообще, занавески из тюля смотрелись бы гораздо приятнее в сочетании с розовыми ламбрекенами. Словом, она забыла про непонятно откуда появившиеся морщинки. Разве что вечером, когда Гюнай воровато красилась в супружеской спальне, чтобы пойти на сальсу, она положила на лицо чуть более толстый слой штукатурки, чем обычно.