Кирилл Круганский - Смешно или страшно

Так пролетела неделя. Стоит ли намекать, что она была лучшей в моей жизни? Осторожно, как коты в непомеченном районе, мы ощупали окраину Обнинска, где мы жили. Потом двинулись в центр, съездили на автовокзал. Решили автобусами ехать в Сибирь: проводницы поездов требовали паспорт, а водители автобусов проще глядели на путешественников.

Обнинск… Потом я вспоминал его как сказочное королевство. Где все теряют голову, живут как будто во сне. Разве не видел я, что девочки мои что-то обсуждают? Разве не слышал обрывки их разговоров? Разве не понимал, что мы не сможем скрываться так всю жизнь? Видел, слышал и понимал. Но королевство Обнинска цепко держало меня в дурманящей власти.

Куда девать квартиру и как быть со школой я так и не придумал. Бросил все на потом. Девочки удивительным образом столкнули меня в овраг беспечности. Справедливости ради, так я себе все и представлял. И тогда , и теперь. Под конец недели я совершенно уверовал в нашу неуязвимость и удачу. Единственное, что я придумал для защиты, были кое-какие усы, которые я принялся отпускать.

Что бы я рассмотрел, если бы сумел хоть на минуту отступить назад и взглянуть на представление из зрительного зала, а не со сцены? Человека, которому не то тридцать, не то сорок. Который взаправду собирается достичь Сибири, выехав из Обнинска на автобусе. Которому через три недели нужно стоять на линейке, среди гладиолусов и шаров. Смех, антракт, занавес.

***

Неподалеку от нашего дома была стоянка такси. Вечером дня перед отъездом я сходил туда и договорился с одним из водителей, что он подъедет в начале шестого утра и заберет нас на автовокзал. Автобус отходил без пятнадцати шесть. Потом я разыскал за домом хозяина квартиры. Он сидел на земле и пытался выбить палас, который в свернутом состоянии валялся рядом с ним. Мы договорились, что я оставлю ключи под половиком.

Девочки мои были рады. Их широким сибирским душам прискучил Обнинск. Они радовались, что я еду с ними.

– Мы тебя со всеми познакомим, ― говорили они, ― знаешь, сколько у нас друзей раскидано по разным городам.

Перед дорогой обычно собирают чемоданы или сумки, но у нас ничего не было. Свежее белье я уложил в рюкзак, который купил вчера. Туда же положили бутылку воды и десяток бутербродов. Все.

– Так намного интереснее, ― уверяли меня девочки, ― в каждом городе будем покупать новый шампунь. Купим тебе спортивные штаны. А осенью ― шапку.

Мы сходили поужинать в закусочную, где завтракали неделю назад. На секунду мне снова показалось, что я нужен им, только чтобы добраться в Сибирь, к своим знакомым. А там ― они бросятся врассыпную, в чем я подозревал их там, на поле, когда мы в первый и последний раз шли на реку купаться. Теперь на них не было тяжелых ботинок и бежать было сподручнее. Но я тут же отогнал от себя эти мысли. И проверить их не успел.

Утром мы поднялись в половине пятого, выпили крепкого чаю. Как скудны были наши завтраки и обеды после побега. Я немного тосковал по ним. В Сибири, думал я, устроим хороший обед, по-ставнински хороший. С ликером, с мороженым, с кофе в изящной чашечке.

Мы закрыли дверь, спустились вниз. Я как-то слишком остро замечал происходящее, как будто предчувствуя. Мы свернули за дом, чтобы пойти к стоянке. Вот перекошенный детский “грибок”; всю неделю я удерживал Дианочку, которая хотела повисеть на нем. Вот непросыхающая лужа. Спинка армейской койки в кустах. Угрюмое чужое белье. Знакомая машина марки “мусье”…

Около машины стоял Одри и с ним еще два человека, которых я раньше не видел. Мы с девочками остановились. Одри и его товарищи пошли к нам. Я оглядывался.

– Что ж ты делаешь? ― спросил Одри. ― Разве ты друг? Я же тебе все рассказал. Считай ― исповедался. Все про нее тебе выболтал. А господин Ставнин? Он же тебе чуть не отцом стал. Он ведь знал все про тебя. Все, что ты сделал. И поверил. Что ты не сука, поверил, понимаешь?

– Бегите, ― крикнул я девочкам и развернулся, чтобы бежать тоже. Но Одри тут же нагнал меня и сбил с ног. Я смотрел, куда делись девочки, но уже не увидел их. Только чьи-то теннисные туфли метнулись вправо. Одри ударил меня ногой в лицо. Я закрыл лицо руками и так и остался лежать, чувствуя удары по голове. Потом, когда я вспоминал то утро, всегда удивлялся, как беззвучно все состоялось. Мое “бегите” так и осталось единственным криком.

***

Полгода я пролежал в больнице. Ко мне два раза приезжал учитель истории. Говорил мне новости. В первый раз ― в палате, второй ― в коридоре, когда я уже ходил. Больше не приходил никто. А кого бы я мог ждать?

Девочек я не видел. Вернее, по телевизору, который стоял в холле больницы, конечно, видел, а около себя ― нет. Из лимонно-желтых газет, валявшихся здесь же, я узнал, что российская сенсация, группа “Корсеты”, три месяца назад выпустившая первый клип, появилась в Японии. Правда, теперь это была самая обычная поп-музыка, ничего имперского. Я думал, взяли ли в Японию Всеволода Федоровича. Вряд ли, ведь он мог сорваться и начать свою личную кровопролитную войну.

Я вышел из больницы как раз под зимние каникулы. И сразу поехал в пансионат. Непривычно было видеть заснеженную будку Всеволода Федоровича. Интересно, какой бы сегодня был пароль. Эскадра? Кильватер? Я с трудом перелез через забор.

Все лежало под снегом. Я прошел тем же путем, которым он впервые вел меня. Увидел наши домишки и свой среди них. На дверях висели замки, окна занавешены. Пансионат тоже был закрыт. Я ходил по колено в снегу. Обошел здание, постоял под окном спальни девочек, прислушиваясь, ожидая услышать их голос. Как они говорили? “В компании интересный человек не светится. Он для одного, особенного, загорается, в темноте далекой комнаты”. Кто это сказал? Я хотел думать, что Дианочка.

Я не забыл их, нет, но, когда кого-то долго нет рядом, начинаешь довольствоваться воспоминаниями. Уже не обязательно смотреть на мокрые волосы, держать босую ступню. Все растворяется, любой летний пансионат рано или поздно скроется под снегом.

К тому же, долго сносить одиночество я не мог. Во мне снова горело знакомое пламя. Ставнин, сам того не желая, натолкнул меня на бесценную мысль: все можно провернуть на добровольных началах. Он запер несчастных девочек в лесной глуши, заставлял носить ужасные корсеты, терпеть домогательства учителей. Но есть же и ласка или, при худшем исходе, ласковая хитрость. Девиц кругом ― не сосчитать. Как хвастали девочки: “…сколько друзей у нас раскидано по городам”. А в одном строю с друзьями шагают и подружки.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.