Алексей Уманский - Без иллюзий

– Замечательно рассказываешь, – заметила Нина, как показалось Михаилу, с иронией.

– Ну вот, надоел тебе своими байками.

– Нет, совсем не надоел.

– Ну, и что скажешь?

– Скажу, что одобряю.

– Кого, меня?

– А то еще кого? Ты делаешь то, что тебе нравится. Ходишь в походы. Женщин не забываешь обхаживать, стараешься быть с ними… поделикатней. Чего ж еще желать?

– Еще желаю писать побольше, чем пишу.

– Пишешь что?

– С вашего разрешения – художественную литературу.

– Ну, это пристойное занятие. И много уже написал?

– Не так много, как надеялся, но кое-чем все-таки остался доволен. В том смысле, что сделал то, что хотел, так, как хотел.

– Можешь дать почитать?

– Тебе, конечно, могу.

– А что это?

– Повесть и ряд рассказов.

– Повесть? Как она называется?

– «Вверх и вниз». Кое-кого такое название весьма позабавило, хотя оно к месту и точно соответствует сюжету.

– Опубликовать пробовал?

– Пробовал. У тех, кому понравилась вещь, нет возможностей определить ее куда-нибудь для печати. Те, у кого есть возможности, считают повесть не заслуживающей публикации. Кое-кто предлагал ее переработать.

– А ты?

– Что я? Я ведь сказал тебе, что сделал то, что хотел. А делать то, что хотят от меня другие, не собираюсь. Лучше уж зарабатывать на жизнь тем, чем я здесь занимаюсь, чем писать не то, что хочу.

– Это правильно. Хотя писать в стол – радости, я думаю, мало.

– Нет, Нин, не так мало, особенно когда привыкнешь к отказам. Главное не бросать любимое занятие, даже если обществу на это наплевать. Просто те, кто им правит, не в состоянии понять – то, что хорошо написано для себя, может быть полезно другим людям, хотя и необязательно, а то, что написано не для себя, а для других, хорошим не будет никогда.

– Да, – согласилась Нина.

Они замолчали, ненадолго погруженные во все то, что узнали друг о друге. Сексуальное сближение, откровения о других партнерах, совпадение взглядов на любовь и на работу – чем они взаимно одарили друг друга – она его, а он ее? Михаил искал одно имя тому, что привело их в постель и в законченном, завершенном виде вышло из нее. Любовь? – Да, но не полная. Обоюдное тяготение тел к соитию? – Да, но у обоих бывало посильней. Доверие, полное, можно сказать, безграничное, исчерпывающее доверие, ставшее совершенным именно благодаря тому, что соединило их души здесь и сейчас в Нининой постели. Они убедились, что могут делиться всем – интимным, бытовым и общечеловеческим, испытывая при этом нежность и радость от любых встреч, одухотворяющих, как глоток волшебного эликсира, и никому не мешающих. Это было столь ценным душевным человеческим обретением в жизни, ничем никого не задевающим и по существу необидным – они оба ничего не отрывали от кого-то еще – что Михаилу было не очень стыдно, когда он думал об Оле. И все-таки ему было жалко, что ставшая внезапно возможной встреча с ней, не состоявшаяся по его вине, еще станет причиной для какого-то возмездия.

Александр Бориспольский был довольно долговязым и стройным парнем веселого и легкого нрава. Он хорошо двигался в танце и легко знакомился с людьми, причем не только с девушками. Казалось, он был не очень способен заниматься каким-то серьезным делом, но это было не совсем так – некоторыми делами он готов был заниматься со всей энергией. За глаза его все называли Сашкой, но так ему было даже удобней – меньше внимания к его истинным целям и, соответственно, к его целенаправленным действиям. Он окончил филфак МГУ как русист, и с такой специальностью в кармане вряд ли мог рассчитывать на трудоустройство с приличной зарплатой. Выпускники «ромгерма» могут хоть в переводчики податься, структурные лингвисты тоже как-то оказались востребованы в наши дни. А русистам куда дорога: в Институт русского языка, где молодые люди годами сидят в «маныесах» и еще десятилетиями, прежде чем засветит перспектива сделаться заведующим сектором. Диссертацию, правда, можно сделать довольно быстро, если постоянно проявлять подобострастие ко всем, от кого зависит благожелательное отношение к диссертанту, точнее к его работе, а это не всегда просто, особенно если у тебя имеются свои соображения насчет «правоты» корифеев. В сложившихся условиях лучше было попытать счастья на стороне. Помог случай, вернее – обширные знакомства. О том, что генерал Беланов уже давно хлопочет о создании для себя нового всесоюзного информационного института первой категории и теперь близок к своей цели, ему сообщили номенклатурные приятели отца. Он заручился соответствующей рекомендацией и оказался перед генералом в самый подходящий момент – когда вопрос об основании института был положительно решен в правительственных инстанциях, и Саша оказался в числе первых трех сотрудников новоиспеченного директора. Должность ему, конечно, все равно определили самую маленькую – младшего научного сотрудника – «маныеса», но здесь он мог рассчитывать на куда большую скорость перепрыгивания с должности на должность, чем в академическом институте русского языка.

Генерал Беланов, до мозга костей политик, в науке и технике лично понимал крайне мало, а ему хотелось достаточно много понимать хоть в каком-нибудь деле, которым по статусу мог или должен был заниматься институт.

Поскольку административно институт подчинили Госкомитету по стандартизации, ему пришла счастливая идея (или ему ее подкинуло какое-то лицо, которое тоже хотело под его «руководством» заниматься непыльным делом): в целях обеспечения однозначности понимания научно-технической информации заниматься стандартизацией значений научно-технических терминов. В этой сфере Александр Бориспольский мог себя чувствовать достаточно свободно, ибо что такое терминология? – те же слова живого языка в узком специфическом значении, а работа с ними – в принципе та же самая, какая присуща созданию любого толкового словаря. О такой работе Саша думал даже со снисходительной усмешкой: «уж с этим-то я как-нибудь справлюсь!»

Справляться в создавшихся условиях и в самом деле было не сложно. Беланов по существу целиком зависел от подсказчиков и от их шпаргалок, и Саша сразу стал одним из подсказчиков. Нет, не единственным и не главным, но все-таки приобретающим определенное положение и вес. Институт, созданный Белановым для себя (в первую очередь для себя, потом уж и для государства) был не единственным учреждением, которое кормилось на ниве терминологии. Более того, уже много лет функционировал его самый явный конкурент – Комитет научно-технической терминологии (КНТТ) Академии наук СССР. В период подготовки к созданию института Беланову пришлось немало потрудиться в инстанциях, используя все свое красноречие записного политического оратора, чтобы, с одной стороны, нейтрализовать угрозу торпедных атак против только что строящегося судна, сиречь его института, и, с другой стороны – действительно создать разделительную стену между своим институтом и КНТТ, дабы не брать на себя по неведению слишком тяжелую ношу и по возможности не пускать «соседей» в свой огород. Кандидат технических наук Николай Константинович Сухов, бывший работник КНТТ, детально знавший всю терминологическую кухню, охотно согласился перейти в новый институт, где мог рассчитывать на гораздо большую творческую самостоятельность, чем в КНТТ. Однако в своих расчетах он несколько просчитался, поскольку другой кандидат – уже юридических наук – Виктор Петрович Титов-Обскуров тоже разинул рот на терминологический пирог, а поскольку он был клевретом Беланова и имел свои серьезные рычаги влияния на последнего, то он и постарался стать прямым начальником Сухова.